Д. С. Киняпин г. Горький. 2004 г.

В книге представлено дальнейшее развитие тем, затронутых в статье “Что демократичнее демократии”. Значительно более подробно описаны процессы полного вырождения и демократического, и недемократического управления в обществе, делающие совершенно невозможным централизованное управление. Показано, что новые общественные затруднения принципиально не решаются известными методами. Приводится способ создания регулирующей среды в обществе, позволяющей осуществлять саморегулирование общества исходя из самых глубинных основ общественного функционирования. Необходимость последнего обосновывается анализом ряда фундаментальных тенденций развития общества. Рассматриваются некоторые аспекты возможности полностью децентрализованного общественного регулирования.

Уважаемый читатель!

Наблюдая во всем мире все более явные перекосы и неурядицы управления, можно сделать вывод: что-то неладное происходит с самой системой управления обществом. В этой книге выдвигаются и обосновываются следующие утверждения – истощена сама основа основ. Классические нормы и демократии, и вообще, шире, традиционного централизованного управления всем обществом полностью себя исчерпали, и представляют по сути уже только дико запутанный клубок сплошных противоречий. Нынешняя “демократическая вакханалия”, “гримасы демократии”, которые мы наблюдаем, явная беспомощность управления и попытки тотально нарастить его аппарат – прямые следствия этой исчерпанности. И какие-то внешние изменения тут ничего не дадут. Бесполезно тщиться наладить “механизм” какими-то мелкими исправлениями, если он принципиально испортился. Здесь мы будем говорить о том, что назрела по сути совершенно полная замена не только всей частной управляющей системы, но даже вообще и тех основных принципов, на которых традиционно основывается управление. Естественно, что это потребует совсем по-новому взглянуть на основные положения, на которых неизменно базируются наши представления об управлении. Они кажутся совершенно немыслимыми к изменению, и поэтому не чувствующему в себе готовности переосмысливать затвержденные исстари бездумные “правила”, лучше всего вообще не приступать к чтению этих страниц. Но способного принять новое ждет множество необычного. Как и в книге “Неизбежность общества без власти…” весь материал разделен на краткие “главы”, объединенные в более крупные “части”. Части эти заметно различаются. Первая часть вообще выглядит скучноватой, так как в ней вынужденно приходится излагать вещи во многом общеизвестные, но именно необходимые для того, чтобы иметь единую основу для дальнейшего обсуждения. Но эта часть сравнительно “коротенькая”, и преодолеть ее будет все-таки не сложно. А уж что-то, а скучать в следующих частях читающему явно не придется. В последних частях книги также собраны утверждения достаточно абстрактные и кажущиеся надуманными и неактуальными. Но как показано в тексте до этого, именно эти “абстракции” могут стать очень насущными и жизненно важными куда скорее, чем сейчас кажется. Вообще, это, конечно, неблагодарное занятие – описывать, как именно читать предлагаемое. Единственное, еще раз хочется призвать – ДУМАЙТЕ! И думайте как следует! Положение крайне острое, мы уже фактически полностью исчерпали возможности традиционного существования, и жить по старому уже больше никак не получиться. И как показывает ряд неумолимых соотношений, времени для каких-то изменений остается крайне мало. По сути времени для изменения уже совсем нет, для спасения общества необходимы совершенно срочные и неотложные действия. Следует заметить – автор не наивен, и прекрасно понимает, что многие и многие люди явно не готовы к предстоящим изменениям. Но грозные процессы необратимого разрушения базы нашего привычного существования идут объективно и независимо от нашего мнения и не позволяют нам дальше жить. Если люди не готовы к этому – их надо готовить к изменениям, объяснять и утверждать необходимое. Если не делать этого, не извещать людей – откуда тогда люди об этом узнают?!

Основные принципы и положения управления обществом кажутся настолько простыми, а рассуждения о всем этом – настолько доступными каждому, что создается много трудностей. Можно долго рассуждать “об управлении”, прежде чем убедиться, что речь шла о совсем разных вещах. Поэтому,начиная серьезный разговор об управлении общества – и регулирования его, что как оказывается, еще сложней, – необходимо прежде всего определиться относительно отправных точек такого рассмотрения. Чтобы объективно оценивать управление, нужно иметь какие-то общие критерии его оценки. До сих пор люди в обществе сталкивались только с ВНЕШНИМ для действий управлением. И управление поэтому вообще воспринимается как только обязательно внешнее. Между тем, как мы увидим, развитие общества приводит и к возможности, и к необходимости, и к неизбежности и более сложных форм управления. Но прежде чем рассматривать такие новые формы управления – точнее, более широкого явления РЕГУЛИРОВАНИЯ – нам нужно совершить хотя бы очень краткий экскурс в область старых его форм.

То, что мы все называем внешним управлением, в принципе хорошо знакомо каждому. Человек становится по-настоящему человеком именно в тот момент, когда берет в руки палку, и начинает ей “управлять” – орудовать. То есть в принципе управление объектами появляется даже раньше общества. По мере же усложнения орудий труда управление становится все более и более развитым. “Подчиняя” палку, человек перераспределяет только свои силы и накопленные при изготовлении в орудии усилия – см. книгу “Неизбежность общества без власти…”. Подчиняя лошадь, человек использует уже силы “внешние”, не свойственные самому человеку. Подчиняя соплеменников, то есть, превращая их в слуг и рабов, человек использует “силы” не только других людей, но и их “умения”, в частности, по управлению и предметами, и силами животных, и людьми. Управление наращивает масштабы, становясь иерархически – многоуровневым. Но несмотря на такие различия, переход управления палкой в управление скакуном точно также неуловимо незаметен, как и переход “мычащего” орудия в “орудие говорящее”, сиречь раба. Управление в обществе возникает как подчинение непосредственно из развития основных принципов использования орудий труда, и поэтому одновременно и неизбежно, и кажется сверхпонятным каждому.

Закладывая, как говорилось, фундамент для последующего рассмотрения, отметим, что происхождение внешнего управления в обществе от использования орудий труда определяет и принципиальную “односторонность” управления, принципиальное противопоставление при внешнем управлении управляющего управляемым. Все действия делятся уже на непосредственно сами действия и на явно противопоставленное последним УПРАВЛЕНИЕ. Управление и сами действия оказываются РАЗДЕЛЕНЫ – поэтому мы и называем управление “внешним для действий”. Важно, что отдельные части общества при этом противопоставлении получаются НЕРАВНОПРАВНЫ. Управляющего и палкой, и лошадью, и рабом - слугой в принципе не интересует мнение “управляемого объекта”. И если и учитывается, что “лошадь может и лягнуть копытой”, то желания ЛОШАДИ все равно в расчет не идут. Предусматриваются только некоторые “требования осторожности”. Общественное управление и государственность не случайно поэтому возникают как рабовладельческие и деспотические. И следует заметить, что это не преходящее свойство ранних форм управления, а с очевидностью принципиальное неотъемлемое качество вообще всего внешнего управления. По мере развития общества оно неизбежно входит в явное противоречие с сущностью осуществленного.

Как можно видеть, отдельные трудящиеся проводят свою деятельность “для себя”; одновременно из их действий складывается некоторое общее действие, “общественная деятельность” – вообще-то так проявляет себя развивающееся разделение труда. Первоначально, как уже говорилось, общественные, государственные действия складываются как деспотические, и называть их “всеобщественными” не очень удобно. Но действия эти проводятся несомненно во всем обществе, и как же их тогда еще иначе называть. Другое дело, что здесь интересы общества понимаются как интересы подмявшего под себя общество деспота, превратившего общество в свой деспотический инструмент – орудие. Отметим, что с появлением государственности и объединение действий в “действие всего общества”, и конкретное побуждение к труду каждого труженика начинают проводиться чисто директивно, как чистое внешнее НАСИЛИЕ. И непосредственное действие каждого человека, и все действие людей в совокупности определяется только исключительно волей “начальника”. Развиваясь из необходимости осуществления все более масштабных совместных работ (в частности, ирригационных), объединение людей всевластным руководителем выглядит объективным следствием невозможности всех людей проникнуться пониманием необходимости усложняющихся “действий”. По мере усложнения планируемых действий большинство людей уже не разбирается в них, не видит в них смысла, и не может исполнить их “сознательно”, “как необходимые”, как это было свойственно более ранней эпохе первобытного коммунизма, когда необходимость каждого действия была с очевидностью видна каждому. Можно сказать, что начавшееся общественное разделение труда первоначально принимает форму директивного НАЗНАЧЕНИЯ разделения труда. С точки зрения последующего рассмотрения, отметим, что тут и побуждения каждого работающего, и объединение действий “в целое” находятся, так сказать, “с одной” – внешней – “стороны” всех производимых действий. Внешнее управление пронизывает все общество, имеет наиболее цельно выраженную форму.

Директивное разделение труда довольно быстро – в смысле развития сложности – исчерпывает свои возможности. Сравнительно незначительное усложнение деятельности приводит к тому, что директивно уследить за этой деятельностью становится уже невозможным. Если зерна при посеве надо углублять в почву именно, скажем, на 12 сантиметров – не больше и не меньше! – то проконтролировать это директивным надзором уже не получится. Ведь нужно будет следить за каждым действием раба, по сути просто уже РАБОТАЯ вместо последнего. И тогда придется исключить из “производственной цепочки” прежнего раба – и именно в прежнего же раба превратится старый “надзирающий”. То есть ничего не меняется, и проблема так не решается. Как известно из истории, директивному надзирающему пришлось поступиться частью присваиваемого, чтобы ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ трудящегося. Возникло пресловутое “материальное поощрение частью вырабатываемого”. Получая часть результата от своих действий, работающий приобретает внутреннее побуждение, свой внутренний интерес к деятельности. Обратим здесь особое внимание на то, что развитие общества потребовало перераспределять вырабатываемые в обществе блага в пользу более равномерного их распределения. Развитие производства потребовало у директивного управителя поступиться интересами управителя как деспота. Как мы увидим в дальнейшем, описанный процесс сейчас опять требует “повторения”, определяя характер необходимых сейчас общественных изменений.

Появление внутреннего интереса полностью меняет всю расстановку обстоятельств каждого конкретного действия. Каждое конкретное действие оказывается уже МЕЖДУ побуждениями к действиям – личным интересом действующего – и регулированием всех этих действий как единого общественного результата. Который по-прежнему остается единоначальным интересом деспота. То есть обстоятельства каждого действия получаются противоречивыми, предъявляют к каждому действию разные требования. Возникает начальное “противоречие между личным и общественным” – хотя это “общественное” по сути мало отличается еще от все того же “личного”. Здесь важно, что побуждение к действиям – внутренний интерес – лежит В ОСНОВЕ действий, а значит и гораздо больше влияет на происходящее. Внутренний интерес возникает еще до осуществления непосредственно действий, еще во время только задумывания, планирования их – тогда как регулировать действия как общие можно фактически только после совершения последних. Асимметричность влияния на действия определяет и разницу в характере управляющих воздействий. Менее влияющее внешнее управление должно быть куда “жестче” внутреннего интереса. А большая значимость для действующего “внутреннего побуждения” заставляет по сути всегда стремиться “обмануть внешнее управление”. “Внешнее” и “внутреннее” поэтому всегда входят в противоречие. Для последующего рассмотрения, повторяя, отметим в памяти, что именно малозначимость для действующего “общественного” заставляет насаждать “общественное” жестко и принудительно. Если бы все сами думали об обществе, то во внешнем насаждении “общественного” не было бы такой нужды.

По мере развития в обществе появляется все больше элементов и черт функционирования как единого всеобщественного механизма. Директивное назначение разделения труда заменяется экономическим соотнесением разных форм труда. Известное “выравнивание нормы прибыли”, создание переизбытка “более выгодных” видов деятельности с последующим уменьшением вследствие этого выгод осуществляет регулирование общественного производства в масштабах, с какими не справится ни один директивный деспот. И делает это куда более объективно. Отметим, что это ОБЩЕСТВЕННОЕ регулирование складывается как таковое только во всем обществе, по отношению же к лицам и конкретным действиям последних проявляя себя лишь как унифицированный, стандартный, не зависящий от разницы в осуществляемых действиях “внутренний” (личный) интерес. То есть как регулирование проявляет себя только СОВОКУПНОСТЬ действий. Соответственно от людей требуется не представление о глобальных процессах в обществе, а только следование достаточно примитивным – по сравнению с получающимся общим действием – и крайне однообразным – по сравнению с тем, как проявляют себя все эти различные конкретные действия – “внутренним побуждением”. Можно сказать, что унифицированный “интерес”, сталкиваясь с самыми разнообразными условиями в обществе, проявляет себя бесконечно разнообразно в зависимости от этих “условий”. Естественно, такое “общественное регулирование” может происходить только при достаточной развитости общества, насыщенности последнего действиями. При редких, несистематических, скажем, торговых обменах никакого глобального “выравнивания прибыли”, конечно, не произойдет. Но можно заметить, что в условиях неразвитости примитивного общества и разница в различных видах деятельности невелика, так что нет нужды и в более сложном регулировании. Но сама мысль о том, что регулирование общественных процессов может осуществляться “распределенно”, без осмысления их кем-то “в целом”, очень важна для нашего последующего рассмотрения.

Первоначально “всеобщественное” управление приобретает форму самодурства. Но и здесь все в большей степени начинают проявлять себя независящие от тирана объективно обусловленные черты. В неизбежном столкновении интересов нескольких государств верх брало наиболее развитое. То есть условием процветания государя оказывалось процветание управляемого последним государства. И хотя разные внешние обстоятельства могли вызывать и отклонения от этой общей закономерности, в целом все же интересы управления оказывались уже не совершенно произвольным самочинством, а объективными требованиями улучшения развития общества. И развития общества уже непременно в интересах всех. Силу государства с очевидностью составляет не только “отдача” от деятельности его членов, но и “удовлетворенность” этих членов “управлением”. “Жестокого царя” просто никто не будет защищать, и он в конце концов долго не продержится. То есть несмотря на классовый характер государства, материальная заинтересованность по мере усложнения деятельности должна все же по сути все более ориентироваться на непосредственно осуществляющих труд низовых людей, движимая как уступками “сверху”, так и давлением народных масс. А собственность становится фактически все более “условной”, из груды чисто потребляемых сокровищ-благ переходя в заводы и фабрики, цель которых – производство благ. И для увеличения этого производства блага должны становится все более общедоступными, что опять-таки требует все большего благополучия всех людей. По мере развития общества, “общие” действия должны непременно становиться действиями все более действительно общественными.

Как мы видим, “общие” интересы в обществе по мере развития неизбежно превращаются во всеобщественнные. Даже “частное” владение заводами и фабриками от чистого потребления прибыли переходит во вкладывание во все больших масштабах извлекаемой прибыли в новое производство для всех людей, то есть даже “частный собственник” из “владельца” все более превращается в “управляющего”. Тем более внешнее глобальное управление в обществе также неизбежно из владычества, из всесильного владения обществом перерождается в подчиненное СЛУЖЕНИЕ обществу, в управлении обществом в интересах последнего. И в соответствии с возрастанием значимости роли и самостоятельности отдельных действующих, главным в таком управлении должно становится именно ВЫРАВНИВАНИЕ перекосов в развитии низовых элементов общества. Возрастание возможностей цивилизации, автономизация их (вследствие автоматизации) приводит ко все большей концентрации всего располагаемого человечеством в руках все меньших групп людей и отдельных лиц, открывая дорогу теперь уже к частным самоуправствам и злоупотреблениям в обществе. Поэтому все более насущным становится осуществление регулирование всех сторон общества. В традиционном представлении это возможно только при все большей централизации управления. Но “классическая” роль государства – классовое подчинение – становятся анахронизмом и пережитком, от которого надо избавляться. Вновь изменившаяся “расстановка сил” – основная масса людей оказывается противопоставленной уже не прежним “правителям”, а отдельным лицам, захватившим основные возможности в обществе – неизбежно превращает в главную задачу управления обществом теперь уже именно защиту основной массы членов общества. И вот с точки зрения осуществления такой защиты и должно рассматриваться теперь все управление. В рамках концепции традиционного внешнего управления в обществе это означает, что с одной стороны все действия в обществе, даже просто осуществление общественных отношений, “плановых” – ли, “рыночных” – ли, требует все более централизованного и масштабного их регулирования, а для этого сведения всех действий “к одной голове”. С другой стороны – все это должно идти на благо общества. Как основу дальнейшего рассуждения, еще раз подчеркнем, что с точки зрения классических представлений об управлении, именно централизация его является совершенно неизбежной, определяя, как мы видим, все последующие общественные затруднения.

Чтобы не путаться потом в предмете нашего рассмотрения, определим сперва, что мы вообще называем “демократией”. По сути точного определения демократичности нет, и тут приходится фактически отталкиваться “от противного”, противопоставляя демократию деспотии. Сам характер управления как управления “внешнего” и “государственного” при классической демократии не меняется; сведение всего управления “к единому правителю” сохраняется; только самодурствующий “антинародный” управитель уступает место “народному”. Тут можно заметить, что вообще-то это определяется преемственностью хода эволюции в обществе, использующей элементы прошлых форм в качестве материала для своих новых “механизмов”. Борьба общества за свои права происходит мелкими шажками, отыгрывая у сначала полностью единоличных властителей один элемент самочинства за другим – напомним, что, как говорилось, и сами такие единоличные властители тоже были вынуждены все более встречно учитывать “интересы простых людей”, опасаясь совсем потерять власть. Так что, повторим еще раз, никаких сверхкардинальных изменений при переходе к демократии не происходит, сохраняется даже, как подчеркивает классическая политэкономия, прежняя эксплуатация. Но внешнее в принципе одностороннее государственное управление дополняется обязательным “противоположным влиянием”, “обратной связью”. И “народ сам назначает себе власть”. Именно в наличии такого ПРЯМОГО и НЕПОСРЕДСТВЕННОГО влияния народа на управление, видимо, и заключается сущность классической демократии. И именно по критерию осуществления такой обратной связи и надо оценивать “демократичность”.

Следует отметить, что выбирая “власть”, выбирают соответственно не самих “конкретных властителей”, а конечные ДЕЙСТВИЯ в обществе. И тут положение складывается совершенно неудовлетворительное. Общеизвестны такие процедурные недостатки традиционных “выборов”, как возможность прямого обмана – фальсификация результатов “избирания” (заметим, что “голоса” считает именно та “власть”, которую по сути при недовольстве в обществе и хотят “выборами” сменить), как то, что кандидаты имеют разные возможности, а также призываются фактически по умению не собственно управлять, а только “произвести впечатление”, порождая всякие обманные “предвыборные технологии. Это подрывает основы демократичности, а то и делает вообще демократию в обществе неосуществимой; но здесь еще все же можно говорить о каких-то “поправках” и “усовершенствованиях”. Так, в предыдущих главах утверждалось, что интересы “управителя” должны становиться все более “народными”, так что в принципе еще можно сверхблагодушно надеяться, что фальсификаций и так со временем “будет становиться все меньше”, а потом они и вовсе “окажутся несбыточными” – хотя по настоящему в это попросту не верится. А ведь возможность фальсификации полностью убивает доверие к “выборам”, постоянно висит как дамоклов меч над головой – пусть еще и не рухнул, но все равно в любой момент готов обрушиться. Далее, можно говорить и об уравнивании разных возможностей кандидатов, как например это уже и делается, ограничив предельные расходы на выборы. Но вот “предвыборные технологии”, принципиальный обман обещаний кандидатов убрать уже не удастся. Если “копнуть глубже” обычного поверхностного рассмотрения, то окажется, что есть множество принципиально неразрешимых затруднений, делающих неработоспособной саму концепцию обычных “выборов”. И тогда нет смысла пытаться улучшать какие-то мелкие детали, поскольку система вообще оказывается лишена основания, по сути обязательно обречена.

Выбирая “власть” – члена ли коллегиального “заседательного” органа, верховного ли единовластного “царителя” – кажется естественным выяснить, как тот собирается “действовать”. Для этого вроде бы достаточно просто “спросить” об этом кандидата в “правители”. В принципе дать обещания – еще не гарантировать их исполнения. Но куда более принципиально, что даже и желая выполнить обещаемое, избираемый фактически НЕ МОЖЕТ осуществить это на практике. Ведь с момента, когда давались обещания, до исполнения последних неизбежно пройдет довольно много времени, и обстоятельства, в которых придется действовать, неизбежно ИЗМЕНЯТСЯ. И в свете новых обстоятельств принимать решение избранному все равно придется фактически ЗАНОВО. И действия окажутся по сути уже совершенно непредсказуемыми. Представить детально грядущую обстановку не сможет по сути ни спрашивающий “кандидата” избирающий, ни сам “избираемый”. Бесполезно задавать вопросы, что “избираемый” будет делать “во время ядерной войны”, “полной остановки производства” или “революции” – все явно будет зависеть от множества неизвестных обстоятельств, которые в принципе не удастся предложить к рассуждению загодя. И это же касается и не столь “экстремальных” вопросов. Далее, только еще “кандидат” и уже “избранный” управитель, хотя и являясь все одним и тем же человеком, но неизбежно будут иметь явно РАЗНЫЙ ДОСТУП к информации, то есть по-разному оценивать происходящее – что опять-таки должно приводить к расхождению обещаемого с выполняемым. Чтобы убедиться в последнем, достаточно вспомнить, как часто “избранные” заявляли нам после избрания, что “они и не представляли, как плохо все обстоит”. Соответственно и все их обещания недорого стоят. И наконец, часть обещаний “избираемых” всегда просто физически ПРОТИВОРЕЧИТ обещаниям других “избираемых” и тоже в принципе не может быть выполнена одновременно. Так что очевидный факт, что избираемый НЕ ОБЯЗАН выполнять обещаемое после “выборов”, совершенно заслонил в наших глазах САМУ, повторим, НЕВОЗМОЖНОСТЬ выполнения таких обещаний. И когда “выбранные” отчитываются в своих действиях, удивляться по сути надо не тому, что что-то там “не выполняется”, а тому, что что-то все же “оказалось выполнено”. На деле высокий процент выполнения обещаний должен говорить либо о “резиновости”, о неконкретности последних, либо об ограниченности, механистичности решений, “принятых” заранее и затем грубо навязываемых напролом без учета появившихся новых обстоятельств. Вообще, механистический подсчет “выполненных обещаний” крайне лукав. Можно выполнить тысячу мелких поручений “для отдельных людей” и не принять решение, касающееся сотен миллионов – и что более существенно? А ясно, что мелкие “поручения” исполнить гораздо легче. Так что совершенно бессмысленно устанавливать какую-то “обязанность выполнять обещания”, о которой в последнее время много говорят. Такие “рамки” только именно воспрепятствуют осуществлять полноценное взвешенное управление, заставя “уходить” от обещаний решения действительно важных вопросов и увеличат произвол в осуществлении последних, поставит в невыгодное положение тех, кто все же пообещает важные вопросы решить.

Как говорилось в предыдущей главе, чем больше срок между “выборами”, тем больше обещаемое “избираемыми” должно расходится с делаемым. Но и вообще, если рассматривать “выбирание” как действительную коррекцию курса в обществе, многолетний срок между выборами явно слишком велик. За четыре, пять, а то и более лет – поговаривают и о семилетнем сроке выборного правления – явно можно успеть нагородить столько пакостей, что исправить их уже просто вообще не удастся. Само понятие “коррекция отклонений” в таких условиях вообще теряет смысл. Если направлять “автомобиль” даже и “в желаемом всеми направлении”, но только раз в несколько лет, то до цели явно не доедешь, а окажешься в кювете гораздо раньше. Очевидно, что “подправлять курс” надо куда чаще. Для сохранения народовластия “выборы” надо, наоборот, существенно учащать и учащать. Возражения тут, что тогда – мол получится “одна предвыборная говорильня”, в общем-то лицемерны, скрывая желание избежать действительно обосновывания перед народом проводимых действий. Ведь сейчас достаточно “пообещать” МЕСЯЦ, чтобы потом ГОДАМИ действовать “без объяснения”. И даже в случае неудовольствия народом такими действиями, “неправильного” управителя по сути только лишь не переизберут через сколько-то лет, оставив в силе все вызвавшие недовольство “решения”, что вообще-то тоже явно порождает злоупотребления. Становится возможно в принципе принять решение в пользу какого-либо богача, за что тот заплатит так, что непереизбрание станет совершенно несущественным. Учащение же выборов потребовало бы и учащения объяснений, что было бы только на пользу происходящему. Но к сожалению, это невозможно. За короткий выборный срок, скажем, за полгода, избираемый просто не успеет проявить себя, обозначить, сделать явным свой курс действия. Заметим, что указанное противоречие начинает проявлять себя только по мере убыстрения развития общества и увеличении числа происходящих в нем событий. При медленных изменениях общества и условия обещаний не расходятся так сильно с условиями их выполнения, и коррекция курса раз в несколько лет остается еще коррекцией. То есть во времена зарождения “демократия” еще является демократичной. Но даже уже при нынешних темпах жизни все это уже совершенно никуда не годится. А совершенно неизбежное ускорение темпов в будущем только еще больше ухудшит положение.

Говоря о невыполнимости обещаемого, или о необходимости более частой смены “общего решения”, мы молчаливо подразумевали, что такое решение вообще можно сформулировать. На самом деле и здесь оказываются затруднения. Люди неизбежно разные, и избирая представителя, одни хотят от него одного, другие – совсем другого. “Стопроцентное” же единение людей явно невозможно, означая по сути стирание различия людей, стирание индивидуальности последних. Приоритетным при действиях является “внутренний интерес”, при удовлетворении которого не считаются с окружающими – и неизбежно СТОЛКНОВЕНИЕ интересов, уже принципиально не могущих быть удовлетворенными одновременно. В итоге любой избираемый неизбежно будет представлять только ЧАСТЬ всех мнений в обществе. И притом часть, как мы к этому еще вернемся, неизбежно даже МЕНЬШУЮ. Приведем наглядный пример. Принятый сейчас “порог явки” – 20%. И половина от этого “порога” – 10%, одна ДЕСЯТАЯ. Такова реально “норма представительства”. И набравший “десять процентов плюс один голос” избирается, а получивший “десять процентов минус один голос” отвергается, хотя по сути между ними нет никакой разницы. Затруднение принципиально. Если “кандидаты” равны, то победа одного из них будет все более неубедительной, если явный “кандидат” один, то нет выбора и не ясно, правильно ли выбирается “единственный”. Невозможность предсказать реальные действия “избираемых” приводит к тому, что “выборы” все более должны осуществляться “сердцем”, а не “за дело”, “по впечатлению”, “по внешности”, фактически только “за красивые глаза”. А сами “кандидаты” подталкиваются к безответственным обещаниям. В таких сверхсубъективных условиях противоречия в “избираемых” будет еще больше. Следует подчеркнуть, что это именно объективный процесс естественного и неизбежного развития мнений в обществе, а не случайное устранимое отклонение. “Единения” в принципе не будет ни сейчас, ни тем более в будущем.

Если только “десять процентов плюс один голос” приводят к избранию “представителя”, то “за бортом” неизбежно остается множество мнений, представляемых “десятью процентами минус один голос”. Оказывающиеся даже в сравнительно совсем незначительном меньшинстве, т.е. еще достаточно распространенные и значимые мнения тем не менее могут быть совершенно не представлены и проигнорированы. Формально это предлагается исправлять “избиранием по партийным спискам”, более-менее “суммирующим все голоса”. В коллегиальном выборном органе тогда формально будут представлены все мнения в обществе в соответствии со всеми поданными за них “голосами”, а не только исключительно одна “победившая” незначительным большинством в каждом округе “партия”. Но это, во-первых, касается только коллегиальных выборных органов и не решает проблемы единоличных руководителей. А при детальном рассмотрении оказывается, что все равно не получается и действительного представления “партиями” мнений людей. Беда в том, что любая “партия” – как впрочем, и одиночный кандидат, – представляют свои предложения ПАКЕТОМ, целым блоком, а не по отдельности. То есть высказываются по первому “затруднению” в обществе, по второму, и так далее. И даже если мы предположим, для примера, что в обществе имеется всего, скажем, только ПЯТЬ основных проблем, и для каждой видится всего ТРИ решения, то как говорит математика, разных комбинаций этих решений будет уже целых 243. Реально проблем в обществе куда больше, а разных комбинаций решений будет практически бесконечное множество. Тут, конечно, следует учесть, что проблемы большей частью СВЯЗАНЫ друг с другом, так что приверженность к определенному решению первой проблемы будет фактически определять и склонность к определенному варианту решений второй проблемы, и так далее, что сократит количество возможных комбинаций. Но все равно их останется очень и очень много.

Комбинаций разных мнений в обществе оказывается слишком много. А плодить партии сотнями и тысячами нельзя, за них и технически нельзя будет голосовать, и вообще в них будет “не разобраться”. Рядовой избиратель вряд ли сможет и сформулировать четкое свое мнение по многим вопросам, и тем более будет сложно сличить его с множеством мнений “партий”, отличающихся по сути только в одном “пункте”. Но с другой стороны, если в нашем примере сотни сочетаний были вызваны наличием всего пяти вопросов только с тремя ответами на каждый, то и явно нельзя сказать, что эти вопросы “слишком детальные и не существенные”, и что различия между ними “не важны”. Так что проблема не надумана. Но в решении ее категорически нельзя идти по пути сокращения числа всех партий “до разумного количества”, делать то, что называют сейчас “процессом укрупнения партий”. Противоречия так только загоняются в глубь каждой партии. Игнорирование же “слишком мелких” партий вообще опять явно лицемерно и недопустимо. Если эти мелкие партии малочисленны, то они “не делают погоды”, и тогда уже не ясно, зачем их нужно исключать. А если “делают”, то исключать их нельзя тем более. В любом случае сильно сокращенные в количестве “партии” неизбежно будут представлять только крайне малую часть всех возможных мнений в обществе. И тогда людям либо будет фактически насильственно (и КЕМ-ТО, подчеркнем!) навязываться исключительно только некоторые “мнения” из всех возможных, либо людей заставят “поддерживать” партии, с очень многими положениями которых люди по сути совершенно не согласны. И то, и другое явно не соответствует представлениям о демократичности. А второй вариант приводит и к тому, что вынужденно “согласившийся” с какой либо партией из-за ЧАСТИ ее предложений человек может быть вообще полностью обманут выполнением только как раз НЕЖЕЛАЕМОЙ им части предлагаемого. Т.е. “испорченный телефон” представления мнений оказывается двойным. Сначала мнение людей некорректно “перетасовываются” в “мнение партий”, а затем “партии” некорректно “спорят о делаемом”. Все это совершенно нетерпимо. Можно констатировать, что часто склоняемые “пять – шесть мнений в обществе” отражают не реальное многообразие всех мнений в обществе, а только принципиальные ограниченность и исчерпанность возможностей процесса хоть сколь-нибудь правдоподобного обсуждения вопросов при “выборном управлении”. А большая часть действий “партий” опять оказывается не обсуждаемой и не обещаемой. “Демократическое” управление опять должно выбираться “за красивые глаза”, опять по сути оказывается неподконтрольно обществу.

8. ИЗМЕНЕНИЕ ОБСУЖДЕНИЯ МНЕНИЙ В ОБЩЕСТВЕ.

Теперь задумываемся, откуда вообще берутся мнения в обществе. Говоря о том, что “партии представляют мнения людей”, мы фактически намеренно ошибались, “ставя телегу впереди лошади”. На самом деле именно партии и отдельные политики и формируют решения проблем в обществе. Рядовой избиратель, как правило, свое мнение не “придумывает” сам, а заимствует его со стороны, только соглашаясь с ним, принимая его или отвергая. Мнения предлагаются “партиями”. И каждая “партия”, как уже говорилось, излагает свою позицию по всем рассматриваем вопросам. Тут можно заметить, что конечной целью при этом для партии является ПРИХОД К ВЛАСТИ, а демонстрация “способности решать вопросы” по сути оказывается только СРЕДСТВОМ достижения этого. То есть главная с точки зрения общества цель, РЕШЕНИЕ вопросов оказывается на деле на втором, подчиненном месте, фактически обязательно порождая неустранимый обман. Далее, в процессе самопредложения “партии” должны заметно отличаться друг от друга и быть НЕМНОГОЧИСЛЕННЫМИ – и значит, как мы только что разобрались, должны и неизбежно игнорировать подавляюще большую часть всего разнообразия мнений, жертвуя дельностью мнений ради агитационной “оригинальности”. И если наличие в прошлом всего одной-двух проблем еще позволяло решать их делением общества на тогда небольшое количество “партий”, то даже совсем незначительное увеличение числа разных вопросов управления тут же приводит к известному из математики “комбинационному взрыву”, делая ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ управление с помощью партий совершенно невозможным. Очевидно, что при достаточно большом разнообразии мнений в обществе, обсуждение их должно производиться уже явно другим способом. Обсуждаться должны не комбинирующие мнения “партии”, а непосредственно сами МНЕНИЯ. Отдельные, скажем, теледебаты должны охватывать только один вопрос, и рассматривать его с точки зрения не позиции партий, а РЕШЕНИЙ этого вопроса. И только сформировав свое мнение по поводу конкретных ДЕЙСТВИЙ, избиратель может потом формально выбрать конкретную “партию” из сотен и тысяч по комбинации действительно СВОИХ убеждений. Но тогда опять фактически утрачивается смысл в самих “партиях”. Формулирование непосредственно в низах сравнительно немногих убеждений, “переливание” их в невообразимое множество формальных комбинаций – “партий”, служащих только для того, чтобы в конечном счете чисто технически восстановить первоначальные уже сформулированные и разложенные “на полочки” решения – все оказывается совершенно абсурдным. Не только обсуждать, но избирать тогда надо уже не “партии”, а сразу непосредственно сами решения.

Даже совсем незначительное увеличение числа задач управления в обществе моментально приводит к “комбинационному взрыву” невообразимого возрастания количества возможных “программ действия”, делая “партийное” управление неподконтрольным обществу. Но не даст решения и попытка перехода к непосредственному выбиранию “в низах” конкретных управляющих действий. Рядовой член общества просто “не вместит” в себя представления о всех процессах управления – а “контролировать” только часть их явно бессмысленно. Даже профессиональная, то есть только и живущая этим, только этим и занимающаяся “власть” не может осуществить в одном лице все процессы управления и вынужденно разделяет “управленческий труд”. Одни люди сочиняют “верховные” законы, другие “местные”, третьи предпринимают конкретные шаги по их выполнению, и при том тоже на множестве уровней – и абсолютно нереально за всем этим проследить человеку “после работы”. И вдобавок это просто противоречит тому принципу разделения труда, ради которого собственно и существует “управление”. Ведь мы садимся в автобус не для того, чтобы управлять последним за водителя. Нам просто хочется “попасть из пункта А в пункт Б”, а как – не наше дело. И “партии”, вообще профессиональное управление в обществе должны именно брать на себя все вопросы осуществления регулирования действий, разгружая от забот при этом членов общества. Но для обсуждаемой здесь демократичности управления они должны получать на это одобрение общества, а для этого сообщать обществу о предполагаемых действиях! И это должны быть конкретные сообщения, а не общие фразы. Но тогда, как говорилось, этих сообщений получается явно слишком много, чтобы их действительно обсуждать. И, повторим еще раз, проблема еще в том, что в случае общества совершенно не ясно, и что такое “пункт А”, и что такое “пункт Б”, и как “из одного в другой попасть”, и даже в конечном счете надо ли вообще это делать! На основе всего рассмотренного в этой части книги можно сделать неутешительный вывод: усложнение общественной жизни совершенно несовместимо с выполнением требований классических представлений о демократии. Если, как мы будем делать в следующей части, вообще-то требует обсуждения сам вопрос, можно ли свести все требующиеся при традиционном регулировании “управляющие нити” от всех членов общества к одному единственному “центру”, то в любом случае абсолютно нельзя провести такие управляющие нити от каждого члена общества к абсолютно КАЖДОМУ члену общества как к коллегиальному всеобщественному “управителю”. Т.е. классическими методами общество совершенно не управляется “снизу”. Классическая демократия принципиально невозможна, из способа “управлять обществом всеми” превращаясь в способ скрывать от всех, что такого “общего” управления просто не может быть.

В предыдущей части мы выяснили, что действительный контроль “снизу” за управлением обществом невозможен, являясь по сути только фикцией. Этот печальный факт вроде бы подталкивает нас к примирению с фактически деспотией, в прямой ее форме, или прикрываемой для декорации лишь показной “демократичностью”. Но и это невозможно. Продолжая углублять рассмотрение принципиальных основ управления обществом, можно видеть, что фатальных противоречий не избегает и “тираническое” правление.

В “низах” нельзя ни сформировать действительно общее для всех “мнение”, ни технически продвинуть “общее мнение” для исполнения профессиональным аппаратом внешнего управления. Но может быть, не надо этого бояться? Не надо опасаться “доброго царя”, который “разрешит все споры” и “сделает всем хорошо”, осуществит то, чего люди в себе “еще не понимают”? Надежды на это совершенно напрасны. Любой “царь”, любой управленец находится в совсем других условиях, чем управляемые им рядовые члены общества, испытывает совсем другие нужды, и, в конечном счете, у него совсем другая система ценностей. В самом идеальном случае поневоле напряженно работая, управленец не оставляет себе много “свободного времени”, что приходится компенсировать и более “насыщенным”, “более качественным отдыхом”. А поскольку управленцев в целом немного, то такой “сверхотдых” не слишком сложно и обеспечить. Установка при этом будет “средств на все не жалеть”. Но предложение ТАКОГО ЖЕ образа жизни “всем” явно потребует от общества слишком большого напряжения. И вообще людям не нужно. То есть любой управленец неизбежно не будет понимать нужды народа, просто в принципе НЕ СМОЖЕТ их понимать. И даже “выйдя из народа”, быстро забудет прежнее житье, новое управленческое “бытие” возьмет верх, “определит сознание”. А попытки представить совершенно уже чуждую народную жизнь приведут лишь к навязыванию фальшивого представления о “Ваньке-дураке, которому только водку пить”. Последнее, конечно, несколько утрировано, но в любом случае колебаясь между аристократическим навязыванием “своих” излишеств и вальяжно-барственным принижением “чужих” нужд “рядового мужика”, управленец явно не предложит членам общества действительно нужных им вещей. А проламывая стенку не своим собственным лбом, а лбами “населения”, управленец не почувствует и боли “управляемых” людей. Берущийся за “палку” не интересуется мнением палки. Принцип внешнего управления требует считаться не со счастьем “палки”, а со своими личными требованиями, повторим, неизбежно кардинально расходящимися с народными. Надежды на, что “кто-то будет думать за нас” лучше нас самих, в корне несостоятельны. “Царь” – он в принципе “НЕ ДОБРЫЙ”.

Если “управитель” не может заботиться о людях, то может быть, он все же будет заботится об обществе? В конце концов, когда в первой части мы говорили о направленности общества на обобществление управления, то в основном опирались на то, что “злой царь” не будет поддержан, и его вытеснит преемник с “более добрыми” методами правления. Но если “более добрые” методы невозможны, то тогда вроде бы некому будет и “вытеснять”, и поневоле придется удовлетвориться и “тираном”, то есть по иному сказать, централизованным единоначальным управлением без непосредственной обратной связи. Но по сути не получается и этого. Во второй части мы говорили о том, что рядовой член общества не может следить за всеми процессами в обществе. Но точно так же не может контролировать все процессы в обществе и самый талантливый “управляющий”. Предел кладут чисто физические ограничения человеческого организма. Из эргономики известно, что человек способен запомнить не более 7 - 8 предметов сразу. Даже самый талантливый человек не в состоянии следить одновременно за десятком разных процессов “на экранах”, которые, как стоит заметить, уже сами по себе отражают происходящее “односторонне”, т.е. весьма ограниченно. И никто не сможет просмотреть список даже из всего сотни сообщений о событиях, не забыв при этом, что было в начале “сводки”. Тем более не под силу будет представить все процессы в совокупности. А “картинок”-образов и “сводок” в обществе из миллионов членов явно должно быть куда больше, чем сотни и тысячи, так что потребности управления современным обществом явно намного превосходят возможности даже самого- самого выдающегося деятеля. Пусть и искренне захотев этого, детально представлять процессы в обществе не сможет уже никто. А в не детальном представлении нет смысла, это уже будет просто профанацией управления. “Царь” – он в принципе и совсем “НЕ МУДРЫЙ”.

Совершенно очевидно, что по мере развития общества для представления всего происходящего в последнем от управленца потребуется все больше и больше сил. И представления неизбежно “переполнят управляющую голову”. Если с капитанского мостика реального корабля еще виден и нос, и корма, то увеличение “парохода” так, что края его уходят далеко за горизонт, а “носов” и “корм” становится фактически бесчисленное множество, приводит к тому, что “капитан” совершенно не сможет следить за обстановкой. И нельзя и “выставить впередосмотрящих”, их уже также явно потребуется целая армия, и “доклады” от них сольются в невнятный хор. А неизбежное при таком увеличении “корабля” усложнение обстановки приведет к тому, что впередосмотрящие столкнутся с проблемой, как оценивать происходящее. У человечества по сути уже были подобные затруднения, именно невозможность директивного назначения разделения труда, как говорилось в первой части книги, потребовала введения “личной заинтересованности”. Но личная заинтересованность сейчас уже давно есть, так что речь должна идти о создании между низовым и верховным уровнем какого-то промежуточного слоя “более крупных и немногочисленных единиц”, чем прежние “заинтересованные личности”. И тогда-де им будет можно “доверить самоуправление”, о чем много говорится во всем мире. Но если деление на “личное” и “общественное” принципиально-естественно, то трудно представить, как можно его еще дополнительно “расщепить” – ввести либо ПРИНЦИПИАЛЬНО разные уровни “личной заинтересованности”, либо также принципиально РАЗНЫЕ уровни “общественного интереса”. Так что непонятно, что должно питать новый “уровень регулирования”, принципиально отличный и от общественного, и от личного. И действительного решения проблемы здесь нет. Все зашло слишком далеко. Промежуточных объединений будет либо немного – но тогда они будут все равно “слишком большими”, либо они будут меньше, но их все равно останется “слишком много” для осознания. Если для управления “велика страна”, то точно также остается велик и “город”, если в “стране” слишком много “граждан”, то слишком много останется и “улиц”. Так что проблема облегчения управления опять в любом случае не будет решена. Круг проблем, должных решаться промежуточными “объединениями” все равно будет очень большим, причем “верховному управителю” все равно придется заниматься и “передоверенными вниз” делами, то есть все равно придется по прежнему представлять все дела и “в низах”. И любые серьезные изменения все равно потребуют “сопряжения интересов всех”, т.е. осмысления этих интересов в совокупности, возможного только как верховное. Так что “самоуправление” не только не является “управлением снизу”, но и подобно армии требует только исполнения спускаемых сверху приказов. В любом случае это не исключает сведения всех проблем в обществе “к единой голове” и неизбежного конечного переполнения последней.

Проблемы управления неизбежно намного “переполняют голову” любого верховного управителя. И кардинального решения этого затруднения не дает никакой помогающий управителю “аппарат”, никакие “помощники” и “советчики”. Разделение “проблемы” по отдельным головам неизбежно выхолащивает суть дела. Элементы любой задачи неизбежно всегда противоречат друг другу. Требования, скажем, повышения быстроходности автомобиля приводят к уменьшению его экономичности, и наоборот. Собственно цель любого управления, как и конструирования – вообще то управление и есть “конструирование ситуаций” – состоит именно в нахождении компромисса между противоречиями. Но специализирующиеся на частностях управленцы неизбежно воспринимают известные им доводы “по своей специальности” как куда более веские, чем “чужие”. Более того, НЕ ЗНАЯ о том, какие существуют важные соображения в других узких сторонах рассматриваемой проблемы, “узкий специалист” и вообще НЕ ПРЕДЛОЖИТ многие возражения на такие соображения, избегнет многих таких важных тем для “общего обсуждения”. Чтобы спрашивать совета, надо фактически уже знать, что спрашивать! А не знаешь – не спросишь и не узнаешь. Узкие специалисты начинают фактически говорить на буквально разных языках. А спрашивающий совета “верховный управитель” уже не может быть “арбитром”, поскольку не владея каждым таким “разным языком” в совершенстве – а если бы владел, то не нуждался бы в советчиках – в лучшем случае знает только несколько ломаных фраз из каждого “языка” – и в принципе никто уже не может понимать сказанного. Поэтому и по настоящему коллегиального централизованного управления тоже не может быть. (После изложения глубинной основы принципиального несопряжения мнений при “коллективном обсуждении” почти излишне добавлять, насколько грубо по сравнению со всем этим должно происходить механистическое формальное голосование “принятия решений” – столько-то “за” и столько-то “против”.) Центральный управитель должен быть всегда один, и от “переполнения” его головы не спасут никакие “советчики”, которых к тому же также принципиально и не может быть и не слишком много – иначе они “утопят” рассматриваемую проблему, и не может быть только несколько – что все равно не решило бы проблему несовместимости объема “мнений” и “голов”.

Никакой верховный управитель в принципе не может следить за всеми процессами в обществе – их слишком невообразимо много. Неизбежно приходится призывать целую армию помощников, осуществляющих отбор информации. И тут вступает в действие еще один “подвох”. Как уже говорилось, просматривая даже достаточно ограниченный список “сообщений о событиях”, человек не в состоянии представлять все процессы и в совокупности, и по отдельности. Единственное, что он может, это СРАВНИВАТЬ процессы с каким-нибудь “ШАБЛОНОМ” – классифицировать процессы, а затем формально сличать их – столько-то таких, столько-то других, и так далее. То есть события не оцениваются, а фактически наоборот ПОДГОНЯЮТСЯ под шаблон. И неизбежно искажаются. В ряде случаев опознать происходящее вообще можно только уже зная, что должно происходить. Бесполезно предлагать “читать” книгу по частям, одну “букву” одному, а другую – второму. Сведение “букв” в единое целое все равно потребует представлять все “целостно”. А при пропущенной или неясной “букве” смысл восстанавливает только “весь текст”. В любом случае происходит не действительное “отслеживание происходящего”, а только в лучшем случае ПРОВЕРКА, соответствует ли происходящее установленным “представлениям”. И это отслеживание несусветно ОПАЗДЫВАЕТ. Никто не будет сообщать “на самый верх” об одиночном несоответствии происходящего ожидаемому; сообщение пойдет только тогда, когда все уже полностью разладится. Отказываться от предвзятых представлений гораздо сложнее, чем следовать им, и “по шаблону” будет действовать и верховный управитель. А подчиненные “управленцы” в своем чинопочитании будут и просто выдавать желаемый шаблон за действительное. Так что система централизованного управления обязательно будет, с одной стороны, навязывать обществу примитивное – по сравнению с самими процессами в обществе – представление об обществе в принципе ограниченного человека – “верховного управителя”. А с другой стороны, и осознание растущего несоответствия этого представления реально происходящему будет крайне ЗАМЕДЛЕННЫМ и ОТСТАЮЩИМ. Все представляемое поэтому фактически будет постоянно ОШИБОЧНЫМ. (Со сказанным своеобразно пересекается известный миф о “перевыполнении плана” при плановости. Если вдуматься, то перевыполнение плана точно также сбивает планирование, как и “недовыполнение” его – требуя незапланированного сырья, создавая незапланированные запасы и также требуя в итоге “корректирования”, т.е. нежелательного. И по сути план требует только абсолютно жесткого его выполнения – без инициатив и творчества. А представления – т.е. план – как говорилось, всегда ошибочные и оглупленные!)

От “переполнения головы” не спасут помощники и советчики. И не помогут и столь модные сейчас “компьютеры”, в которых склонны видеть панацею от всех бед неискушенные в компьютерных премудростях обыватели и разработчики-фанатики компьютерных сетей. (К чему у последних помимо всего есть и явная коммерческая заинтересованность.) Любой “компьютер” – только ограниченная железка без инициативы и воли, строго следующая своей “программе”. А в программе критерий отбора неизбежно устанавливают люди, и причем опять только с позиции уже известного и ожидаемого. На все действительно НОВОЕ, т. е. по сути на самые важные процессы, компьютер не среагирует. И будет либо скрывать происходящее, либо опять вывалит на управленца столько сообщений, что все равно неизбежно “переполнит голову”. Здесь следует заметить, что во всем “непредусмотренном” только ничтожная часть будет представлять что-то действительно “важное”. Но это важное категорически нельзя пропускать. А перебирать горы “чепухи” в поисках отдельных “зерен жемчуга”, причем даже еще совершенно неизвестно каких, в целом явно невозможно. Попытки возразить, что существуют же все-таки какие-то компьютеризированные системы управления, скажем, “трубопроводами” или “ядерными реакторами”, совершенно не оправданы. Общество несоизмеримо сложнее. И если все процессы в “трубах” по сути определены и известны, то происходящее в обществе и изучено недостаточно, и вообще постоянно меняется неизвестным заранее образом. И в каждого человека – которых гораздо больше, чем задвижек в “трубах” – датчик не поставишь, а даже и поставив бы, все равно, повторим, не проанализируешь. Датчик в трубе однозначен – “открыто” - “закрыто”. А в каждом человеке целый мир – каким “датчиком” его считывать? Контролировать же “перемещения”, “покупки” и так далее даже “для борьбы с терроризмом” просто глупо. Это требует безумных вычислительных мощностей – то есть крайне затратно. И совершенно не дает “результата”. Покупка ножа ведь может свидетельствовать и о намерении убить, и о намерении почистить картошку. Чтобы выделить все “нетипичное”, людям фактически придется предписать строго регламентированную и весьма ограниченную “жизнь” – и карать любые от нее отклонения. Подвох здесь опять в том, что даже весь этот явный тоталитаризм опять позволяет в самом лучшем случае только предотвращать ОЖИДАЕМЫЕ “отклонения”. Известный “взрыв” это исключит – но совершенно не помешает выдумать НОВЫЙ “порох”. Запретить же “думать вообще” все же нельзя. В целом независимо от моральных оценок такого тотального ограничения и регламентирования – и возможности технических ошибок, – все это явно ставит преграды на пути развития общества, явно ограничивает развитие последнего и делает развитие общества невозможным.

Как уже говорилось, мнений в обществе будет все больше, и они будут разные. Этот процесс “разбегания мнений” неизбежен, так как общественное разделение труда явно будет только усиливаться, увеличивая разнообразие людей. И если и можно объективно прийти к единогласию по каким-то общим принципиальным вопросам, то конкретные мнения по отдельным действиям текущего управления неизбежно будут разные. И по мере того, как будет увеличиваться общее число групп людей с разными мнениями, неизбежно будет и уменьшаться ЧИСЛЕННОСТЬ каждой такой группы – ведь в сумме они все должны по-прежнему составить “сто процентов всего общества”. При действительно развитом многообразии, мнений будет не только просто “много”, но и различия между численностью разных групп тоже будут невелики, то есть мнения будут достаточно равномерно распределены. Повторим, что речь идет не об абстрактных однозначных истинах “чему равно дважды два”, а о том, “кому что нравится” – что есть, что пить, какую слушать музыку – то есть о том, из чего складывается сейчас вся жизнь. В итоге даже действительно “самое преобладающее” мнение окажется в подавляющем МЕНЬШИНСТВЕ по отношению ко всем остальным мнениям в совокупности. И выполнение одного такого формального “мнения большинства” на деле оказывается принципиальным ПОПРАНИЕМ большинства всех остальных мнений. Затруднение, подчеркнем еще раз, оказывается принципиально. Независимо от того, “деспотический” ли “правитель” навязывает свое решение обществу, или решение “демократически выбирается”, в любом случае ЕДИНСТВЕННОЕ решение будет противоречить интересам большинства. “Единственность” же решения определяется ЕДИНОНАЧАЛЬНОСТЬЮ существующего “управления”. Единоначальный управитель не только не может вмещать все процессы “в одной голове”, но и не может проводить действия одновременно в прямо противоположных направлениях, и в принципе не может удовлетворять общество. И тем более не могут “противоречить” мелкие чиновники управления, подчиненные спущенному сверху единому “правилу”. “Компромиссное мнение” не соединение мнений в общее, а еще лишь одно самостоятельное мнение, по сути все более плохо удовлетворяющее спорящие стороны. Ввести “много” разных единоначальных управленцев также нельзя, они неизбежно будут только драться за ресурсы и власть, стараясь навязывать опять только одно “решение”. Попытка как-то “разделить” разные мнения, выделив “думающих по одному” в одно, скажем, “государство”, а “других” – в другое, тоже ни к чему не приведет, противоречие мнений должно обязательно возникать в любой достаточно завершенной системе, т.е. и ВНУТРИ любого даже первоначально “выделенного” “государства”. Так что мы опять приходим к выводу, что нужно как-то совершенно уходить от существующих ныне принципов управления.

Нельзя сказать, чтобы в обществе совсем не происходили процессы, пытающиеся бороться с “разбеганием мнений”. Но действие и этих процессов оказывается крайне ущербным. Порочна сама концепция – не приспосабливать “управление” к возрастающему разнообразию мнений в обществе, а фактически ограничивать это разнообразие в угоду крайней ограниченности возможностей существующего управления, как это происходит ныне. Ограничение всех мнений только весьма немногими из всех возможных вариантов действий явно вредит обществу. А люди просто лишаются собственного мнения. Реклама, да и другие информационные институты общества предписывают каждому, “как он должен жить”. Получив “высокооплачиваемую работу”, доход от нее не получится тратить “как вздумается” – надо одеваться “как положено”, вести себя “соответствуя престижу фирмы” – и нарушающему этот “престиж” просто укажут на дверь. Не случайно на Западе для сохранения работы и мужчины, и женщины все чаще делают себе и пластические операции – приспосабливая к стандарту общества даже свою неповторимую “физиономию”. Точно также реклама не ограничивается нейтральным продвижением отдельных товаров, а навязывает целое мировоззрение “трат”. А интересы рекламы – интересы не “покупателей”, а “хозяев”-промышленников, заинтересованных только сбыть как можно больше товаров даже вопреки действительным интересам людей. (Насколько действия происходят именно вопреки настоящим интересам людей, показывается в следующей части.) Складывается парадоксальная ситуация – доходы, полученные беззастенчивым выколачиванием из населения барышей, позволяют оплатить любые ненужные “убеждения”. А противоположная БЕСКОРЫСТНАЯ точка зрения принципиально не найдет сравнимых средств для высказывания объективно куда более НУЖНЫХ возражений. Получается, что в обоснованиях действий будет доминировать в первую очередь обоснование по сути ГРАБЕЖЕЙ. Требования “уважать мнения людей” в таких условиях и бессмысленны, и несправедливы, в данном случае “мнений людей” вообще собственно нет, а есть только навязываемые мнения одного “хозяина” – а это уже совсем иное дело, чем “требования всех”. Сосредоточивание возможностей “убеждать” в руках государства такое же явное зло. Навязывая свое “единственное мнение”, централизованный управитель и опять обманывает, излагая лишь часть всех возможных мнений, и даже может и скрывать те негативные результаты, показывающие, к каким неудачам привело именно следование определяемым им курсом, снова обманывая еще в большей степени. Последнее не просто “возможно”, а по сути неизбежно – кто же признается, что “сел в лужу”, и в любом случае из последних сил будет стараться убедить, что “все делается правильно”. А в конце концов из-за ограниченности возможностей человека и “переполнения головы” высший управленец и вообще утрачивает способность представлять происходящее и “руководить”. Все это тем более совершенно не дает выхода, что возрастание возможностей цивилизации приводит к тому, что отдельные неконтролируемые действующие могут все более реально “разнести общество вдребезги”. Поэтому обществом нужно действительно управлять во всей его сложности, и управление обществом нельзя и опримитивливать, сводить к упрощенной блажи управляющего. Если “король” в прежние эпохи может совершенно ошибаться, не представляя себе действительные процессы в обществе, то сейчас подобное абсолютно неприемлемо.

3. ПРЕДЕЛ “ВНЕШНЕГО” УПРАВЛЕНИЯ.

Противопоставленное действиям управление требует для своего осуществления совершенно четкого представления о происходящих процессах, которые, как мы установили, в принципе не вмещаются уже в “одной управляющей голове”. Это уже делает централизованное управление невозможным; но это еще только часть затруднений. Конкретные действия управления должны быть все более стремительно-быстротекущими, тогда как общий результат действий в обществе проявляет себя принципиально куда более замедленным. И будет ли выявление этого “результата” рыночно-экономическим – требуя многократных перетоков капиталов из отрасли в отрасль для общего “усреднения” процессов в обществе, или директивно-“плановым” – требуя почти столь же длительного процесса детального иерархического сбора информации “со всего общества” и ее “осмысления”, – но в любом случае это процессы явно весьма длительные. И чем больше и сложнее такая объединяемая система, тем явно медленнее она будет приходить “к равновесию”, ставя по мере усложнения все более сокращающийся предел масштабности “управления”. (По этой причине, кстати, большой и сложный Советский Союз “истощился” ранее, чем маленькая и примитивная в хозяйственном отношении Куба.) Тут, конечно, опять вообще приходится сомневаться в работоспособности системы, но сейчас мы остановимся только еще на одной частности. Проблему принципиально разной быстротечности процессов в обществе решали разделением управления на два разных уровня: “текущего”, и, так сказать, “обще-стратегического”. Для текущего уровня предусмотрены жесткие формальные правила-предписания, по которым действия регулируются фактически без оглядки на их результат, не дожидаясь последнего – т.е. “мгновенно”. Тут считается, что результаты всех предпринимаемых действий заранее известны. Вообще это не так, что было хорошо вчера, становится нехорошо сегодня – и в рамках общего долговременного регулирования время от времени должно производиться изменение и этих текущих “норм”. Но внешнее управление плохо осуществляет оба этих процесса. И “общее” регулирование из-за ограниченности “верховной головы” не может охватить все процессы в обществе, и даже в случае объективно “естественного” рыночного регулирования по сути не способно переводить даже “уже полученный” общественный результат в формальные правила. А следование этим формальным “законам-правилам” из-за противопоставленности внутреннего побуждения и внешнего надсмотра за действиями приводит к тому, что действующие стремятся обмануть управление, и опаздывает и “быстрое” текущее регулирование, так как внешний надзор требует для осуществления последнего уже совершения, завершенности действий – то есть масштабного вовлечения в действия людей, их сил и средств, оказывающихся ненужными и вредными – которые при регулировании приходится “ломать по живому” – со всеми негативными при этом последствиями.

4. ФАТАЛЬНЫЙ РОСТ РАСХОДОВ НА УПРАВЛЕНИЕ.

Как уже говорилось, внешнее управление принципиально противопоставлено обществу. “Управляя” обществом, внешнее управление вообще не включает себя в “общество”, неизбежно считает себя ВЫШЕ общества. И иначе просто вообще нельзя “управлять”. Контролирующие общество чиновники неминуемо должны иметь отличные от всех прочих в обществе ПРАВА – иначе действующие просто не допустят их к своим “внутренним тайнам”. Эти чиновники формально и должны знать “больше всех” – но тогда было бы логичнее занять их “собственно делом”, что и принесло бы им, кстати, и больше удовлетворения, обогащения или другого “поощрения”. И даже пришедший из реальной деятельности специалист быстро растеряет все свое умение, оказавшись на ПРОТИВОПОСТАВЛЕННОМ действиям управленческом посту. А знать все обо всем нельзя, так что чиновники получаются не только “всесильные”, но неизбежно НЕКОМПЕТЕНТНЫЕ. Некомпетентность приходится компенсировать все большей подробностью низовых “правил”, все более выхолощенно-“подробной” регламентацией. В итоге не только “верховное” управление не соответствует общим нуждам общества, но и низовое управление не соответствует даже “тактическим” нуждам текущей деятельности. И на централизованное, на “внешнее” управление требуется все больше сил, расход ресурсов на противопоставленное действиям управление явно требует составлять все большую часть всех общественных трат. Расход ресурсов растет и из-за убыстрения и усложнения процессов в обществе, требующих все более объемлющего охвата действий со всех сторон, и в возрастающем количестве связей последних. Здесь можно вроде бы возразить, что по мере развития общества будет увеличиваться и отдача от деятельности, компенсируя возрастающие расходы на управление. Но если говорить о том, что должно усиливаться общественное разделение труда, то деятельность будет все больше разнообразиться, и управление будет сопровождаться именно увеличением связей между усложняющимися разными видами деятельности, и расходы на управление должны расти быстрее, чем отдача от действий. (А учитывая, что действия в обществе достигли своего рода явного насыщения – см. далее главы о псевдодеятельности – этот рост затрат и вообще куда невообразимо больше.) А на управление в принципе нельзя расходовать больше сил, чем на саму деятельность. В итоге “внешнее” управление опять оказывается невозможным. И чем сложнее становится общество, тем определеннее и неизбежнее эта невозможность.

5. ПОПЫТКА ИЗОБРЕСТИ “ТРЕТЬЮ ПРОТИВОПОСТАВЛЕННОСТЬ”.

Противопоставленность внешнего управления всем действиям и обществу принципиально фатальна. Как уже говорилось, для разрешения проблемы “переполнения головы” пытаются ввести какое-то “самоуправление”. Но разговоры об этом по сути представляют из себя только самообман. Если, повторим, противопоставление “личного” и “общественного”, внутреннего побуждения к действиям и внешнего регулирования этих действий как общественных четко и даже диалектично, то совершенно непонятно, что должен представлять из себя некий “промежуточный уровень” – “не общественного”, и “не личного”. А иерархических различий “управления” явно недостаточно для действительного противопоставления. Далее, систему на основе диалектического противопоставления двух начал построить можно, но совершенно не ясно, как должно действовать “диалектическое” противопоставление ТРЕХ “противоположностей”. А стоит еще и учесть, что “самоуправление” мыслится как ИЕРАРХИЧЕСКОЕ, т.е. состоящее из МНОГИХ промежуточных уровней – и ясно, что как вкратце и говорилось, все это принципиально не разрешает ситуации. Но само обращение к представлению о противопоставлении внутреннего интереса и внешнего регулирования здесь будет плодотворно. Сначала и контроль за действиями как общественными, и побуждение к непосредственно действиям осуществлялись как ВНЕШНИЕ для действий. И если невозможность следить за непосредственными действиями каждого обусловила переход к внутренней заинтересованности, т.е. к переносу в основу деятельности НАДЗОРА за непосредственно исполнением действий, то теперь невозможность следить за объединением деятельности в общее действие всего общества требует переноса в основу и ОБЪЕДИНЕНИЯ действий КАК ОБЩЕСТВЕННЫХ. Такой перенос приводит к тому, что становится вообще ненужным еще какое либо внешнее управление.

6. ВНУТРЕННЕЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ РЕШАЕТ ПРОБЛЕМУ.

Перевод регулирования деятельности как общественной в основу действий решает рассматриваемое затруднение. Если при внешнем регулировании сами действия оказываются МЕЖДУ побуждениями к действиям и общественным регулированием, то при внутреннем регулировании и побуждение к действиям, и общественное регулирование действий оказываются ПО ОДНУ СТОРОНУ действий, и именно в ОСНОВЕ их. Противоречия между личным и общественным “спорят” внутренне, не вовлекая в свое противостояние ДЕЙСТВИЯ – отсутствует силовое противостояние в обществе. “Расстояние” между побуждениями к действиям и регулированием действий как общественными сокращается “до нуля”, их сопряжение происходит фактически еще ДО совершения действий, т.е. практически мгновенно и не требуя затрат. И лишь потом осуществляется уже по сути ОТРЕГУЛИРОВАННОЕ действие. Если внешнее регулирование действий требует быть и более сложным, чем сами действия – чтобы превосходить последние, то ВНУТРЕННЕЕ общественное регулирование может быть принципиально уже ПРОЩЕ непосредственно самих действий. А быть проще – значит, не меняться непременно быстрее самих действий, и даже, возможно, не меняться совсем, и тогда требовать расходов на управление уже не со все опережающими темпами, а наоборот, с расходами на управление постоянными и относительно даже УМЕНЬШАЮЩИМИСЯ по мере совершенствования деятельности. Регулирование происходит “мгновенно”, опять-таки не требуя дожидаться окончания совершения действия. Внутреннее регулирование происходит как бы “само собой”, без персонофицированных усилий “внешних” управленцев – снимается проблема осмысления всех регулирующих действий и “переполнения головы”. Повторим, что здесь, как и в случае классического “рыночного” выравнивания “действий”, регулирование представляет СОВОКУПНОСТЬ всех действий – а отдельные люди лишь следуют своим частным “побуждениям”, и от них не требуется совершенно неподъемного понимания смысла действий всего общества. Но тем не менее осуществляется четкое направление системы общества в интересах всех. Преимущества получаются очевидны. Вопрос только в том, как производить такое “внутреннее” регулирование.

В тупик заходит и производственная система современного общества. После 50-60 годов ХХ-го века производительные силы общества претерпевают принципиальное изменение. Упрощенно говоря, автоматизация приводит к тому, что все меньшая часть всех работающих может производить все потребное для всех в обществе. Большая часть людей оказывается объективно лишней и могла бы вообще не работать – но тогда не захотят трудиться и немногие действительно нужные работающие в обществе. Одновременно большинство людей лишается источника дохода и возможности покупать товары. Образуется “спросовый кризис” и одновременно крайний избыток незанятых людей. Эволюционное развитие в рамках сохранения отношений традиционного общества приводит к тому, что большинство членов общества оказывается занято деятельностью по сути совершенно ненужной, фиктивной, служащей только формальным поводом для выплачивания зарплат, для фактически ДОТИРОВАНИЯ покупок товаров. Такую “деятельность” можно называть ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ. Отметим, что все это продолжает общую линию развития общественного производства, когда повышение эффективности действий постоянно концентрировало деятельность, перебрасывая высвобождающихся людей во все новые и новые виды деятельности. До определенного предела эта новая деятельность оставалась еще объективно нужной. Но производственные возможности с приходом автоматизации можно наращивать уже фактически неограниченно, а возможности потреблять производимое ограничены чисто физически – больше, чем съешь, не съешь, больше чем на плечах унесешь, не наденешь. Так что в конце концов люди неизбежно начинают высвобождаться в “чистом виде”. Псевдодеятельность по сути нужна только как конкурентно подпирающая немногочисленных действительно нужных работающих, обеспечивающая действия последних. С теоретической точки зрения это дальнейшее развитие разделения труда, когда разделяются уже не просто разные виды деятельности, а сама деятельность на “производимые действия” и на отдельное от действий “обеспечение стимулирования” последних. Но по мере хода процесса в итоге получается полный маразм – один работает, а куда большее количество “рекламирует, управляет и обслуживает”. То, что буквально считанные проценты работают на автоматизированных производствах, соотношения цен на продукты в начале цепочки посредников и на конечный розничный продукт, и тому подобное позволяет сделать вывод, что количество “работающих” и “обслуживающих” сейчас относится как один к десяти. Десять “обеспечивающих” создают “стимул” для единственно нужной работы одного! Все это абсолютно уже ирреально.

Переполнение общества производственными возможностями приводит не только к обуславливанию псевдодеятельности, но и к всяческому завышению потребления. “Общество потребления” производит явно ненужные товары, требует бешеной смены их, ускоренного отправления вполне годных вещей на помойку. Но обеспечить бесконечную все возрастающую загрузку автоматизированного высокопроизводительного производства только завышением потребления явно нельзя, так как возможности потребления, как уже отмечалось, ограничены чисто физически. Поэтому основным видом общественного “спасения” все же оказывается исключение людей из “производственного ядра”, занятие их именно совсем ненужной деятельностью. Ведь тенденция к автоматизации переносится и в область фиктивной деятельности. Псевдодеятельность оснащается все более изощренными средствами производства. А на изготовление средств производства для пусть и фактически фиктивных действий требуются тем не менее вполне реальные сырье, материалы и энергоносители. В итоге фиктивная деятельность втягивает не только 9/10 всех усилий людей, но и такое же завышенное количество всех потребляемых цивилизацией ресурсов. И по мере дальнейшего развития производства, повышения производительности труда количество “лишних” людей будет только увеличиваться, псевдодеятельность – только наращиваться, и доля расточаемых зря природных ресурсов будет только расти. В итоге человечество стремительно “вылетает в трубу”, втягивается в воронку фактически самоуничтожения определяющих жизнь людей природных ресурсов, фатально уничтожает без всякой цели основу своего существования, резко сокращает срок возможной жизни на планете людей. И крайняя нехватка ресурсов ясно заметна уже сейчас. Все это совершенно не в интересах людей, ублажая лишь временные интересы “хозяев”-производителей. Совершенно очевидно, что все это просто не может далее продолжаться.

Псевдодеятельность приводит к многократному – в десять и более раз – завышению потребляемых ресурсов. И это завышение только постоянно растет. Ясно, что со всем этим необходимо срочно кончать. Но тут возникают крайние сложности. Явное завышение всей деятельности в обществе с очевидностью есть. Но оно совершенно не поддается непосредственному исчислению. Ведь псевдодеятельность – это не только реклама, и главное, не столько реклама. Как уже вскользь упоминалось, для “фиктивной” деятельности нужны вполне реальные средства производства. Реклама требует вполне реальных компьютеров, абсолютно неотличимых от используемых “для явно нужных дел”. И по сути фиктивными оказываются совершенно реальные вещи. Далее, для производства “фиктивных” компьютеров нужно совершенно реальное электричество – и фиктивной на какую-то свою часть оказывается ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ. То же происходит и с автомобилями для перевозок компьютеров и железнодорожными поездами для перевозки угля для частично “фиктивной” электростанции. Также для рекламного бюро нужен офис – и фиктивными оказываются и кирпич, и цемент, и опять бензин для перевозок всего этого. Даже лампочка, горящая в рекламном офисе, определяет цепочку многократно вложенных “фиктивностей” в обществе. А реклама, в свою очередь, входит составной частью в производство всего перечисленного. Поскольку завышена деятельность и электростанции, то фиктивными оказываются и борьба за чистоту окружающей среды, и даже энергосбережение – ведь не будь завышения деятельности, на 9/10 не нужна бы была и электростанция! Все это приводит в итоге к тому, что “фиктивность” представляет собой не какие-то ОТДЕЛЬНЫЕ виды деятельности, а составляет непременную часть ЛЮБОГО вида деятельности – и часть, напомним, подавляюще уже большую. Псевдодеятельность, с одной стороны, оказывается конкретной реальностью, а с другой – абсолютно невыделимой абстракцией. Соответственно и регулировать ее обычными методами совершенно нельзя. Привычное управление принципиально не может осуществлять то, что в буквальном смысле слова представляет из себя “не знаю что”.

Явное переполнение общества деятельностью насущно требует серьезнейшего сокращения последней. Но все это совершенно не поддается традиционному управлению. Все вскрытые нами ранее “невозможности” управления опять встают здесь перед нами, причем в неисчислимо увеличенном виде. Невозможность вычленить псевдодеятельность “по отдельности” заведомо перекрывает все проблемы расхождения во мнениях отдельных людей относительно нужности конкретных разных видов действий (и товаров, заметим!), делающих невозможными централизованные действия по сокращению последних. А для неработоспособности единоначального сокращения “лишней” деятельности в обществе в принципе было бы достаточно и простого расхождения мнений. Директивное же сокращение действий по воле одного “начальника” обращает на этого “одного” сосредоточенный массированный гнев всех людей в обществе. Ведь тогда вся деятельность делится на “нужную” и “ненужную” единственно по воле одного лица. И также несостоятельны попытки устранить псевдодеятельность формальным ограничением продолжительности рабочего дня с целью “разделения” между всеми действительно нужной деятельности. Сокращение занятости при этом в десять раз должно в десять же раз сократить и продолжительность работы каждого. И вся жизнь каждого человека опять оказывается определяемой фактически неприкрытым произволом одного лица. Которое по сути не может даже объяснить свои касающиеся всех решения. Если при естественном ограничении занятости пределом сил человека, как это характерно для прежних производственных эпох, каждому остается формально винить в низком уровне жизни только себя самого, только свою личную “плохую работу” – хотя в действительности ограничения здесь совсем не личные! – то при директивном НАЗНАЧЕНИИ рабочего дня “в сорок минут” всегда будет казаться, что “стоит поработать больше – и получится тоже куда больше”. И это полностью меняет все общественное функционирование. Вообще, с появлением псевдодеятельности регулирование общества выходит на совершенно новый этап, у регулирования появляются совершенно новые задачи. До переполнения общества производственными возможностями у общества есть единая глобальная цель, не вызывающая ни у кого сомнений. Эта цель – наращивание производства. И управление в обществе безусловно подчинено этой цели, этой целью определяются как все действия “управленца”, так и побуждения людей, работа которых, как уже говорилось, естественно ограничивается “до упора”. Борьба с псевдодеятельностью, необходимая для более рационального использования природных ресурсов, уже не имеет естественного ограничителя действий “до предела физических сил”, и производится волевым усилием руководителя, степень воздействия которого на общество при этом неограниченно расширяется. Требуя неизбежного расширения и контроля масс за управлением, что как уже отмечалось, становится совершенно невозможно.

5. ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ – НОВЫЙ ТИП ПРОБЛЕМ ОБЩЕСТВА.

Продолжая сказанное в предыдущей главе, отметим, что в конце концов опять-таки невозможно и определение нужной степени “сокращения рабочего дня”. Такое сокращение скажется на псевдодеятельности только явно через весьма продолжительное время – но нельзя сказать, через какое именно. И опять нельзя определить, какая конкретная деятельность на этот раз станет снова “избыточной” и “фиктивной” – для этого был бы нужен еще куда более немыслимо сверхзнающий и сверхчувствительный управляющий аппарат, чем тот, о невозможности которого мы уже так много говорили. Все принципиально невыполняющиеся требования к такому аппарату только многократно усиливаются – опять-таки подтверждая все более абсолютную немыслимость традиционного управления и с этой стороны. И опять встает проблема невычленимости псевдодеятельности. А ведь для удостоверения правильности сокращения рабочего дня нужно именно проверить не только не перезакрутили ли мы “кран”, получив намеренное торможение и недостаток деятельности, но и нет ли сравнительно небольшой “избыточности” – которая в малых дозах вообще не ощущается. По сути, с псевдодеятельностью мы имеем дело как с новым видом общественных проблем – с проблемой, которая становится заметной только уже лишь при вопиющей неэффективности в десяток раз. А завышение деятельности “всего” в два-три раза оказывается невыявимым, хотя и наверняка уже фатально действующим. Все это, повторим, делает традиционное управление в данной ситуации абсолютно непригодным. Какие-то неизбежные попытки как-то вмешиваться в общественный процесс совершенно не получатся, здесь не поможет ни “рынок”, ни “план”. Сказанное о несостоятельности управления касается и все еще кажущегося кому-то панацеей от всех бед “планового хозяйствования”. Между тем это совершенно очевидно. Насаждать “планом” псевдодеятельность совершенно бессмысленно – это вообще лишает “планирование” рациональности и эффективности, тех преимуществ “государственности”, из-за которых к регулированию и обращаются. А “рационально” сокращать занятость – о невозможности этого мы только что и говорили. И люди будут опять с вожделением смотреть на перепроизводимые на Западе блага, говоря, что “там лучше”. А неизбежное требование “поддерживать военный паритет” с Западом неизбежно подорвет экономику, противопоставлять Западу придется такую же автоматизированно - “ИЗБЫТОЧНУЮ” боевую технику. Картина станет совсем неприглядной – скромная бытовая “жизнь” и все более сверхрасточительные “пушки”, на которые будет уходить все большая часть сил. Сказанное – подлинная причина “застоя”. Именно в появлении проблемы псевдозанятости и заключен “конец социализма”, обрушивания плановости. Так что все это совершенно не выход. Возвращаясь же к нашим глобальным проблемам, повторим, что требуется осуществлять управление куда быстрее, чем это может в принципе человек, и того, что в принципе не видно невооруженным глазом. Вообще-то это очень знакомо всем нам – последствиям АВТОМАТИЗАЦИИ и АВТОНОМИЗАЦИИ процессов в обществе требуется противопоставить также АВТОМАТИЗАЦИЮ и АВТОНОМИЗАЦИЮ и всего “управления”.

Все попытки воздействовать на последствия действий оказываются несостоятельными, еще раз подтверждая вывод об исчерпанности внешнего для действий управления. Концепция ВНУТРЕННЕГО регулирования предусматривает обращение к истокам и причинам происходящего. В случае псевдодеятельности в обществе основных таких причин-истоков две – концентрация производства и занятости, сокращение числа людей, осуществляющих действительно нужную деятельность, и закрепление действий за работающими, делающей невозможной их взаимозамену. Именно эти причины определяют невозможность делить между работающими действительно нужную занятость и заставляют занимать высвобождающихся людей фиктивной деятельностью. Отсюда и решение – сделать рабочих мест “много”, и превратить их “во вседоступные”. Конкретно это может быть осуществлено в форме разделения всех рабочих мест в обществе на “равнодоходные порции” в 1/3 – 1/5 часть среднего в обществе дохода – в количестве соответственно 3-5 таких порций в среднем на каждого члена общества. “Порции” получаются равными по доходу, но РАЗНЫМИ по ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ работы – “хорошие” порции короткие, “худшие” – более длительные. Такого различия вполне достаточно для того, чтобы “лучшие” порции по-прежнему были более притягательными; но “хороших” порций теперь уже будет принципиально ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, так как из высокооплачиваемых сейчас мест нарежется и соответственно большее их количество. “Порции” предоставляются через совершенно свободное соревнование, с вытеснением при лучшей работе уже работающих, причем общее количество порций работы каждого при этом не ограничивается. Концентрация производства тогда НЕ ПЕРЕНОСИТСЯ на отношения между людьми, последние становятся независимыми от концентрации производства. А вытеснение работающих с любых уже занятых рабочих мест и позволяет работающим свободно перемещаться с одних рабочих мест на другие, и обеспечивает стимулирование труда “конкурентным подпором” всех работающих. В итоге между работающими перераспределяется действительно нужная деятельность, и устраняются причины для создания псевдодеятельности.

Разделение всей деятельности в обществе на равнодоходные “порции” и свободное за них соревнование приводит к перераспределению между работающими действительно нужной занятости и устраняет псевдодеятельность. Вся деятельность в обществе оказывается только действительно объективно нужной – причем без какого бы то не было “директивного управления”! Но так могут регулироваться не только чисто производственные проблемы. Полностью отсутствует безработица – с также принципиально полным отсутствием иждивенчества выплачивания “пособий”. Вместо “пособий” разумнее предоставлять непосредственно РАБОТУ. Для этого достаточно ввести такое дополнение, что одна порция работы ГАРАНТИРУЕТСЯ каждому. Нигде еще не работающему любое избираемое им предприятие обязано предоставлять работу ВНЕ общего КОНКУРСА – предъявлять при работе льготные требования (скажем, на 10% меньше, чем ко всем прочим соревнующимся работающим), и ОБУЧАТЬ при неспособности справиться с делом наравне с другими работниками. Вообще-то, собственно из-за этого обучения и затеян весь “сыр-бор”. Для чисто борьбы с БЕЗРАБОТИЦЕЙ было бы достаточно одной возможности вытеснения с любых рабочих мест. Но перераспределение работы происходило бы в соответствии с только уже имеющейся квалификацией, и не решало бы вопроса, как эту “квалификацию” первоначально получить и повысить. Вот для возможности РАЗВИТИЯ способностей работающих и предназначено “гарантированное” рабочее место. Высокосовершенные предприятия тогда превращаются в центры распространения передового опыта, обучая всех желающих за счет локально достигнутого благополучия. Позже на примере деталей такого механизма предоставления работы мы еще вернемся к рассмотрению осуществления саморегуляции в обществе. А сейчас отметим только лишь то, что проблема борьбы с безработицей, представляющая уже не саму, как говорилось, “работу”, а явно куда менее частную ВСЕОБЩЕСТВЕННУЮ функцию, традиционно требующую для своего решения также всеобщественного централизованного и аппарата, и координации действий, и к тому же просто еще в конечном счете и решающуюся достаточно плохо, может быть, как мы видим, решена вообще “без постановки проблемы”, без централизации и чиновников – на основе самоорганизации общества, ВНУТРЕННЕГО для действий регулирования. (Здесь можно видеть в действии именно принцип внутреннего регулирования. Чтобы заставить действовать работающего, безработица – или угроза тюрьмы за тунеядство – должны быть реальной угрозой. Вытеснение с рабочих мест уже работающих действует подобно прессингу безработицы – но “встроенное” в основу общественного функционирования, оно куда ближе каждому человеку и поэтому может быть куда более “мягким”, регулируя отношения “на начальной стадии замаха”, где для воздействия нужно куда меньше усилий.)

Регулирующий формально только одну производственную проблему общества механизм определяет между тем и все остальное общественное функционирование – что вообще-то показывает главенствующую роль производства в обществе. Общество превращается в БЕСКОРЫСТНОЕ. При совершенствовании деятельности на каком либо предприятии возрастает и ДОХОД последнего. И в соответствии с основным правилом, из увеличенного дохода тут же должно быть “нарезано” также увеличивающееся количество “рабочих порций”. При равнодоступности их, возможности любого члена общества вытеснять уже работающих с любых уже занятых рабочих мест, эти новые рабочие места нельзя и келейно распределить между “своих” привилегированных работающих. В итоге все достигнутое благополучие распределяется среди всех членов общества, становится всеобщим достоянием. И оказывается совершенно невозможно присвоить локально достигнутое благополучие. Но нет возможности присваивать барыш – нет смысла и стремиться повышенный барыш выколачивать. ПОВЫШЕНИЕ ЦЕН, фальсификация товаров, уклонение от уплаты общественных сборов, и все такое подобное становятся совершенно бессмысленными и не производятся в обществе. Отметим, что описанный механизм шире отдельной общественно-экономической формации, им может блокироваться как извлечение частной выгоды, так и преследование “ведомственного интереса”, заставляющего закладывать в планировании тоже какое-то частное преимущество. В любом случае все действия оказываются определяемыми только чисто техническими интересами развития производства, а развитие производства строго следует действительной общественной необходимости. Все действия оказываются строго сбалансированы. А конкурентный подпор и всех “директоров” заставит тем не менее стремиться действовать “как лучше” для общества и “управление”. Но все действие уже будет обязательно лишено силового противостояния средств производства, частной собственности и связанных с этим недостатков. Не будет силового “выкручивания рук”, все действия изначально будут устремлены только на всеобщее благо. Это и есть действие ВНУТРЕННЕГО для действий регулирования, когда и объединение всех действий в общее, и побуждение к действиям лежат непосредственно в ОСНОВЕ каждого производимого действия – и нет ВНЕШНЕГО для действий противоречия в их обуславливании.

1. УСТРАНЕНИЕ ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

Как мы выяснили, наиболее глобальная проблема современного общества – переполнение общества производственными возможностями и необходимость занимать становящихся лишними людей фиктивной деятельностью – псевдодеятельностью. Псевдодеятельность приводит к многократному завышению не только всех производимых действий, но и материального обеспечения последних, т.е. и всех потребляемых цивилизацией ресурсов. Это затруднение и эта неэффективность заведомо во много раз перекрывают все остальные общественные трудности и неэффективности. Поэтому и решать его необходимо в первую очередь. А с этим и возникают наибольшие сложности. Конкретные отдельные виды псевдодеятельности вообще принципиально не поддаются вычленению в обществе. Традиционное управление их устранением поэтому вообще совершенно невозможно. Но устранение их ПРИЧИНЫ приводит к автоматическому устранению и “следствия” независимо от возможности отслеживания и осознания последнего. Таким образом внутреннее регулирование, как уже говорилось, устраняет псевдодеятельность уже на этапе ее только “замысливания”, т.е. фактически РАНЬШЕ ее появления – задолго до того, как псевдодеятельность сможет проявить себя и стать заметной. “Встроенное” в непосредственно сами действия регулирование именно позволяет регулировать “то, не знаю что”, причем ОБЪЕКТИВНО, т.е. не в результате спора отдельных субъективных и неопределенных частных мнений людей, а как неоспоримая комбинация непосредственно самих действий в обществе. При этом в псевдодеятельность совершенно не вовлекаются люди и ресурсы, помыслы и силы людей не увлекаются ненужной деятельностью, которую надо “убирать”, а силы и ресурсы не расходуются зря. Поэтому устранение противоречий становится и безболезненным и бесконфликтным для людей, и беззатратным и сверхэкономным для общества.

2. САМОРЕГУЛИРОВАНИЕ ПРОИЗВОДСТВА.

Разделение всей деятельности на равнодоходные порции и введение за них свободного соревнования устраняет псевдодеятельность и устанавливает бескорыстность действий в обществе. Урвать что либо “для себя” становится нельзя, и все действия обуславливаются только действительными нуждами людей в обществе. Все это для краткости можно называть “самоорганизацией”. Тогда без какого либо внешнего управления осуществляется все регулирование производства в обществе – определение количеств выпускаемых товаров и возмещение затрат на их производство, строительства новых заводов и фабрик, добыча сырья, и так далее. Все это осуществляется на основе подобной классической частнособственнической рыночной экономики – на основе “рыночных отношений”. Но в принципиальнейшее отличие от классической частнособственнической рыночной экономики, все тут действует на основе не частной, а ОБЩЕСТВЕННОЙ собственности. Ведь вседоступность любых рабочих мест определяет в отношениях людей действие именно всеобщественной собственности в обществе. Чтобы не повторяться, мы не будем здесь касаться концепции функционирования общества как многоосновного – с отношениями собственности, проявляющими себя по разному в разной части всех отношений общества – как частной в отношениях производства, и одновременно как общественной в отношениях между людьми. В описании этой концепции лучше будет отослать читателя к уже написанной книге. (“Неизбежность общества без власти, или распределенного общества” – Горький, 2002 г.) Возвращаясь же к нашему изложению, подчеркнем, что функционирование рыночной экономики на основе общественной собственности приобретает совершенно новый и необычный характер, исключая все связанные с именно частной собственностью “гримасы капитализма”. По сути, в итоге получается именно та идеализация, которую хотели бы видеть в “рынке” апологеты “демократий и свобод” – естественное, ненасильственное самонаправление развития. Еще раз отметим, что на основе частной собственности все это совершенно невозможно. Но в нашем случае самоорганизации получается именно такой желаемый идеал.

Следует заявить, что известные и из классической политэкономии неэффективности “рынка” связаны собственно с частной собственностью, а не с самим принципом рыночного регулирования. (Частнособственнические рыночные отношения не являются самостоятельными, а представляют комбинацию двух отдельных действующих начал – собственно рыночных отношений и отношений частной собственности.) Еще раз отсылая к уже упомянутой книге, здесь мы остановимся на этом только самым кратким образом. Неэффективность усреднения нормы прибыли связана с разной выгодностью разных видов деятельности. И стремясь заниматься более выгодным “делом”, отдельные рыночные предприниматели будут переходить к более выгодным видам деятельности. Переизбыток производства “более выгодных товаров” по рыночным законам снизит на них цены ниже стоимости. А менее выгодные товары будут недопроизводиться, окажутся в дефиците и подорожают. В итоге разная выгодность деятельности будет УСРЕДНЯТЬСЯ. Поскольку невыгодные товары тоже все же должны “производиться”, то по сути будет происходить не завышение-занижение относительно какого-то “среднего” уровня, а общее ЗАВЫШЕНИЕ производства ВСЕХ товаров. А переизбыточными оказываются не только сами более выгодные товары, но и заводы-фабрики для их производства. Все это определяет общую избыточность средств производства при капитализме и неэффективность последнего. При самоорганизации же понятие “выгоды” не действует, и перемещение производителей “в более выгодные” виды деятельности не производится. Могут естественно сосуществовать производства с разной выгодностью – нет перепроизводства, переизбыточности и неэффективности. Далее, “рыночная” конкурентная неэффективность и неэффективность уравнивания спроса и предложения опять связана собственно не с самим наличием конкуренции, а с конкуренцией как ЧАСТНОЙ – со стремлением конкурентов любой ценой обогнать друг друга, с постоянными “заносами” – проскакиваниями точки равновесия при “регулировании”, что опять приводит к перепроизводству и переизбыточности. “Выгоду” при частной собственности получает тот, кто быстрее. А при самоорганизации частной “выгоды” опять нет, “конкурентные” действия могут быть гораздо менее поспешными, с куда меньшими “заносами” и оттого и куда менее неэффективными. Неэффективность дифференциации оплаты при капитализме связана с тем, что чтобы “заставить действовать рублем” бедняка нужен “рубль”, а богатого – “сотня”. И в целом “рублей” нужно гораздо больше, чем если бы поощрять всех “одинаково”. При самоорганизации поощрение ведется не сколько “гонораром”, сколько конкурентным подпором работающих из-за возможности вытеснять с уже занятых мест. Создается основа для фактически выравнивания всех “зарплат” и затрат на стимулирование – и опять нет классической “рыночной” неэффективности. (См. здесь работу в приложении.) И наконец, неэффективность морального износа оборудования – новый, не проявляющий себя во времена классиков вид неэффективности. Он связан с тем, что конкуренция заставляет менять средства производства куда быстрей, чем они фактически изнашиваются – и на замену их уходит зря крайне много сил. Явно рациональнее было бы менять их медленнее, несмотря на то, что они уже “менее выгодны”. При самоорганизации, повторим еще раз, понятие “выгоды” не действует, могут сосуществовать производства с самым разным уровнем, и средства производства должны использоваться куда более действенно. Так что самоорганизация – и в самом деле не частнособственнический “рынок”, и классические “рыночные” неэффективности ей совершенно не свойственны. И если попытки административного регулирования “рынка” и вообще не могут решить всех проблем последнего, и, как постоянно здесь показывалось, несостоятельны с точки зрения невозможности “управлять”, то саморегуляция легко со всем этим справится.

Самоорганизация – не частнособственнический “рынок”, и классические “рыночные” неэффективности ей совершенно не свойственны. Дополнительно стоит заметить, что если бы мы захотели устранить “классические” неэффективности рынка традиционным способом внешнего управления, то должны были бы выделить неэффективности “рынка” по отдельности, что опять таки совсем невозможно. Отдельные виды неэффективностей частнособственнического рынка могут быть выделены только в абстрактном представлении, так как рыночное “вознаграждение”-“гонорар” реально представляет собой общее совокупное явление, в котором только ПРОЯВЛЯЮТСЯ отдельные частные неэффективности относительно разных частей всех общественных отношений. Требуемое для повышения эффективности “рынка” предотвращение перекашивания промышленности может быть осуществлено, скажем, искусственным снижением выгодности более выгодных производств, например, упреждающим повышением налогов на эту деятельность. Но тогда управлять надо “быстрее, точнее и глобальнее рыночных отношений”, что как мы уже говорили, невозможно. Опять оказывается возможным только регулирование крайних отклонений от оптимального, а даже еще очень существенные отклонения опять уже оказываются невыявимыми – хотя, конечно, псевдодеятельность и побьет рекорд по этому затруднению. Но саморегуляция снова легко справляется с “проблемами, которые фактически неизвестны”. Подавляюще большая часть всех общественных проблем теперь решается, так сказать, “на автомате”. И этими проблемами совершенно не загружается “управляющая голова”. Все регулирование превращается в подавляюще большую происходящую автоматически часть, и в куда меньший уже круг задач, осуществляемых традиционным “руководством”. При этом это руководство, с одной стороны, является уже только ПРИДАТКОМ к происходящим автоматически процессам, чисто технически осуществляет часть последних, не задаваясь вопросами их нужности – т.е. “подчиняется” им. С другой стороны, руководство может СТАВИТЬ перед этим автоматически действующим всеобщественным механизмом какие-то задачи “на выполнение”, также не утруждая себя деталями их реализации. В любом случае не требуется “знать об обществе все” и контролировать “все происходящее”. Резко сокращается круг рассматриваемых “управлением” задач, и эти задачи в итоге вновь становятся посильными для “управляющей головы”.

Превращение традиционного управления из “всеохватывающего” в решающее только меньшую часть всех проблем общества сокращает количество рассматриваемых управлением “задач” до посильного для “одиночной головы”. Но тогда можно и успешно обсуждать задачи управления во всем обществе. Ведь различие в возможностях “среднего” и “выдающегося” человека не так велико по сравнению с попытками вместить все представления ОБ ОБЩЕСТВЕ даже в самого талантливого человека. И если теперь управленец может осуществлять резко упростившееся управление, то и простой человек тоже МОЖЕТ следить за этим резко упростившимся процессом. Но самое главное – за процессом управления следить оказывается уже просто НЕ НУЖНО. То есть не нужен надзор со стороны отдельных людей – он заменяется постоянным регулированием как ВСЕОБЩЕСТВЕННЫМ процессом, в полном соответствии с сущностью ВНУТРЕННЕГО регулирования. Ведь мы следим “за управлением” не потому, что нам так уж хочется все это знать. Мы БОИМСЯ постоянного ОБМАНЫВАНИЯ. А если любое добытое преимущество с помощью квантования равнодоступных мест тут же распределяется во всем обществе, становится общим достоянием, то не имеет смысла и обманывать, и пытаться предоставить кому-то бы то ни было и частное преимущество. И для своего спокойствия следить нужно уже не за всеми бесконечными действиями в обществе, что невозможно, а лишь за наличием ПОРЯДКА, делающим невозможным обманывание. Образно говоря, чем высматривать каждую “пулю”, проще быть уверенным в несокрушимости “брони”. Наличие же или отсутствие “порядка квантования” в обществе сверхочевидно. В соответствии с новыми “правилами в обществе” даже единоличный деспот перестает быть деспотом, поскольку все промышленное регулирование осуществляется без него, и “иметь” что-то от производства даже и у деспота не получится. (А любая попытка выстроить цепочку получения “мзды” заставит отказаться от внутреннего регулирования и опять возвратит к принципиально неразрешимым проблемам внешнего управления.) И даже деспот будет вынужден окончательно забыть о деспотии и заниматься только проблемами действительного обслуживания общества. То же касается и всех “выборных” или даже назначенных управленцев, и даже руководителей непосредственно производств – внутренний контроль оказывается именно ВНУТРИ каждого действующего. А в отношении чисто осуществления демократии разрешаются все описанные затруднения. Не сверхважно, каким именно будет депутат, если он гарантированно сможет действовать только на пользу всему обществу. Не имеет смысла обманывать с выборами, если от этого совершенно нельзя ничего получить. И если большая часть всех действий в обществе осуществляется автоматически, то резко сокращается и количество мнений в обществе, смягчая ситуацию “комбинационного взрыва” – сокращая и возможное число партий в обществе до разумного их количества.

Описываемое нельзя назвать разрешением противоречий для возвращения к прежнему существованию, поскольку устанавливаются по сути совершенно новые порядки. Все производственные вопросы решаются автоматически, так что в мнениях людей отражаются уже только какие-то частные вопросы типа разрешения строительства гаражей или автозаправок. Но острота противостояния в этих вопросах оказывается совершенно “сведена на нет”, так как теперь в этих строительствах совсем НЕТ КОРЫСТНОЙ ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТИ. Если от строительства нельзя получить барыш – он ведь распределится во всем обществе – то нет смысла лезть из кожи вон из-за этого. И совершенно нет смысла затевать амбициозный “свехвыгодный проект”, если проще подключиться к уже действующему. Поэтому решение всех вопросов происходит уже “мягко” и “взаимоуважительно”. Если внутреннее регулирование устремляет помыслы всех на единую цель – благополучие всех в обществе, – то все мнения (и действия) автоматически оказываются СОРАТНИКАМИ. И устраняется конфронтационность мнений в обществе. Ведь противоречие мнений еще не противопоставляет их в обществе. Мнения конфронтируют как КОРЫСТНЫЕ. Если “перетягивать одеяло на себя”, тогда все мнения обязательно не могут быть удовлетворены одновременно. И чем больше участников “перетягивания одеяла”, тем больше будет обделенных. Если же все мнения оказываются “по общему делу”, если все добытое идет строго на пользу всем в обществе, то и обделенных тоже уже не будет. Если в обществе нет централизованного направления всех действий, если действия регулируются автоматически, то можно осуществлять одновременно даже в чем -то противоречащие действия. Если общество САМО исполняет от него запрашиваемое, то можно потребовать от него даже в чем-то ПРОТИВОРЕЧАЩИЕ действия – и посмотреть, какая комбинация получится из их сочетания. Тут можно утверждать, что получаться будет нечто совсем иное, чем если потребовать противоречащее от традиционного управления. Общество как исполнитель и по масштабам разнообразия, и по возможностям совершенно несравнимо с физически ограниченным человеком-управленцем – и результат комбинации при исполнении ее обществом в отличие от человеческого управления также будет совершенно непредставимым. Человек просто “упрется” в “неразрешимые” противоречия – общество же обязательно найдет какой-то необычный выход. Этого не следует бояться, так как результаты и традиционного внешнего управления фактически оказываются непредсказуемыми из-за невозможности полностью представлять все процессы в обществе; и вообще нелогично реализовывать на очень мощной “общественной машине” только крайне ограниченные “решения”, которые может придумывать “ограниченный человек”. Но независимо от понимания-непонимания “требуемого”, все реализуемое будет идти только обязательно на пользу всему обществу. И этим открываются совершенно новые и неожиданные возможности.

Внутреннее регулирование обращает все мнения из конфронтирующих в направленные только на пользу обществу. При этом автоматически, еще на стадии замысла убираются все противоречащие общему благу мнения. И учитывая процесс “расползания” противоречащих мнений, учитывая, что личный интерес, побуждение к действиям при внешнем управлении тянет действия “в одну сторону”, а “общественное объединение” в другую, определяя неустранимое желание каждого “урвать у общества”, можно утверждать, что “частно-противоречащих мнений” будет БОЛЬШИНСТВО, что частных мнений “только для себя” будет куда больше, чем мнений “на пользу окружающим”. То есть отсеивание “частно-корыстного” РЕЗКО СОКРАТИТ общее количество всех мнений, устраняя их переизбыток. А обсуждение ОТСОРТИРОВАННЫХ мнений, имеющих гарантированную направленность только на благо всех в обществе, явно не будет вызывать выраженного неприятия и ревности, облегчая процесс совмещения мнений. Устраняется даже и фактически единственная в “бесконфронтационном обществе” действительная причина, заставляющая смотреть на “предлагаемое другими” НАСТОРОЖЕННО – требования непременной “экономии сил”. По достижении обществом избыточности “экономия” уже не слишком важна. И вообще, явно лучше иметь некоторую “благожелательную” идущую на благо всех “избыточность” действий, чем скрытую и античеловечную СВЕРХизбыточность, фактически и порабощающую, и просто убивающую всех. Далее, именно благодаря ориентированию всех мнений на благо всех, мнения становятся только чисто мнениями людей, навязывать мнения оказывается невозможно, на этом уже больше ничего не заработаешь. И можно доверять каждому высказанному мнению, уважать и не подозревать его в обмане. Уже говорилось, что сейчас выколачивающий барыши из грабительских доходов может оплатить убеждение в необходимости и “полезности” любого вымогательства. Реклама вообще абсолютно противоестественна, явно сомнителен тот порядок, когда каждый себя хвалит сам. (Не случайно рекламу называют “двигателем торговли”. Но точнее было бы сказать – “не обманешь – не продашь”.) В рамках традиционного регулирования в борьбе с этим злом мысли не идут дальше создания каких-нибудь “экспертных контор”, которые будут “объективно” оценивать товары. Но в конечном счете проведение масштабных “оценок” потребует и тщательного независимого “изучения” товара, что будет весьма и весьма затратным для всего общества – даже с учетом возможности общественной экономии затрат на дутые доходы от “рекламируемого зря”. (Напомним, что в обществе псевдодеятельности вообще действует механизм сверхувеличения затрат, подпитывающий рекламу.) А вовлечение в область “независимой оценки” крупных средств неизбежно создаст новый “частный интерес”, и “оценка” все равно становится совершенно необъективной, все равно оказывается корыстно-заинтересованной и обманной. Так что принципы внешнего управления опять требуют целой сложной организации, а то и нескольких, – “на каждую проблему”, опять требуют расхода общественных ресурсов опережающими темпами, и опять выхода не дают. В случае же внутреннего регулирования все решается куда проще, надежнее и изящнее, решается одним единственным универсальным механизмом в обществе, без “организаций” и вообще практически без затрат. Просто как ни бейся, рекламируя товар, все опять уйдет “мимо рук”, возвращаясь всему обществу – и возросшая прибыль будет поделена между увеличенным количеством работающих. Но тогда опять совершенно бессмысленно фиктивно раздувать “рекламой” количество продаж – и реклама сама превращается в строго объективное и ненавязчивое информирование, соответствующее только действительным нуждам общества. То же касается и любого другого убеждающего – будь то государство, партия, политик или частное лицо. И если восприятие любого мнения сейчас сводится к подозрению – где обкрадывающий лично меня подвох?, – то внутреннее регулирование позволяет от этого совершенно избавиться. “Пусть будет любое чужое мнение, все равно оно пойдет и мне на пользу. Я спокоен, никто меня этим не обкрадывает, никто не врет и не манипулирует. Я доверяю людям, они принципиально не могут причинить мне зла” – со спокойствием может теперь думать каждый. И опять для достижения такой уверенности не нужно лихорадочно всматриваться во все окружающие действия, достаточно ощущать наличие системы, ПОРЯДКА саморегулирования, видеть “квантование мест” – что опять уже вполне доступно по силам каждому.

Как уже говорилось, масштабные совокупные действия людей как общества требуют двух непременных элементов – непосредственного побуждения к действиям каждого члена общества, и объединения всех этих частных действий в “общее совокупное”. И общество начинается именно с появления этих “частей”. Первоначально и побуждение к действиям, и объединение этих действий в общественные осуществляется как внешнее для действий насилие. Затем побуждение действий переносится в основу действия, становится внутренним. Завершением этого процесса должно стать перенесение в основу действий и осуществления этих действий как общественных, объединение этих отдельных действий в совокупное действие общества. Такая схема выглядит естественной и неизбежной. Отметим, что новая периодика не совпадает с традиционным представлением об общественно-экономических формациях. Она ШИРЕ классической “формации”, хотя частично все же есть определенные совпадения. “Внешнее побуждение – внешнее об ъединение” соответствует рабовладению, “внутреннее побуждение – внешнее объединение” – феодализму и капитализму; сюда же по части показателей может быть отнесен и плановый социализм, хотя, как увидим, вернее его относить в более подробную категорию. “Внутреннее побуждение – внутреннее объединение” уже представляет явный коммунизм. Переход от каждой такой фазы к фазе определяются с очевидностью материальными факторами – развитием орудий труда, средств производства, производительных сил, так что мы остаемся тут четко в рамках материализма. Но с точки зрения наличия внешнего управления – выражением чего является государственность – все доныне существовавшие “строи” оказываются ЕДИНЫМИ и противопоставляются с этой точки зрения новому “реальному коммунизму”. При этом объединяются явно разные формации – антагонистически-эксплуататорские: рабовладение, феодализм и капитализм, и противоположный им “народный” строй социализма.

Если рассматривать социализм с точки зрения положения действий относительно “побуждения к действиям – объединения действий в целое”, то будет несомненным чисто внешний характер общественного объединения, находящий свое высшее развитие в детальном директивном “плане”. И внешним же, видимо, придется посчитать и побуждение к действиям. Директивная обязательность труда и незначительная разница в оплате труда в обществе, скорее всего, заставляют склоняться к именно такому заключению. Внешность характера и управления-объединения действий, и побуждений к труду на первый взгляд могут напоминать возврат к рабовладению, к как уже говорилось, директивному НАЗНАЧЕНИЮ разделения труда. (Следует отметить, что такая формулировка полностью соответствует сути планового социализма.) Отсюда и обвинения в “казарменности”, и диктат, пресловутая “диктатура пролетариата”. Но диктат этот – по меньшей мере первоначально – производился “в интересах общества”, в интересах “всех”, т.е. имел совершенно новый характер ПОДЧИНЕНИЯ обществу. И это уже принципиально не рабство. Более того, это можно рассматривать как попытку избежать “противоречия между личным и общественным” – избежать разноса “побуждений к действиям” и “объединения действий” по разную сторону непосредственно каждого действия – устранить те противоречия внешнего управления, о которых мы говорили. Но сам характер противопоставленного управляемым внешнего управления при этом не затрагивается, и объективно необходимое усиление управления заставляет последнее освобождаться от своей подчиненности “обществу”. И вообще вырождение управления делает плановый социализм и с этой точки зрения неработоспособным. Как и в случае рабовладельческого “аналога в развитии по спирали”, снова назревает необходимость переноса в основу уже и побуждений действий; но в соответствии с общим вырождением внешнего управления все более требуется перенесение в основу и объединения действий как общественных. Схема усложняется, хотя не утрачивает логики – сначала “внешнее побуждение и внешнее же объединение”, затем перенос в основу “побуждения”. Далее возвращение побуждения “во внешнее” и “окрашивание” внешнего управления “в общественное”, временно устраняющее противоречивость. И наконец, “аккорд” переноса и “побуждений”, и “объединений” “в основу” – кстати, если угодно, то с некоторой задержкой, с дополнительной стадией “перестройки”. Строго говоря, здесь хорошо заметно и явное СВОРАЧИВАНИЕ, скручивание “спирали развития” – постепенное сокращение стадий, проходимых до возвращения в точку “качественно нового возвращения к прежнему”. И это тоже говорит о стремлении к какому-то “пределу”, к какому-то устойчивому состоянию. Но можно и сохранить простоту первоначальной схемы, считая все пертурбации деталями “переходного процесса”. В любом случае, считая ли “одну волну” происходящего, или “две”, всё, подчеркнем еще раз, приходит к очевидному завершению – к перенесению всех определяющих причин в естественное начало – в основу действия.

Как уже говорилось, по наличию “государственности” новая периодика объединяет традиционные антагонистические общественные формации и “народный” плановый социализм. В принципе, и при социализме какой-то антагонизм сохраняется – как и при любом внешнем управлении, в нем присутствует противопоставленность управляемых и управления. Но повторим, это управление уже, по меньшей мере декларативно, “подчинено обществу”. Тут можно говорить о возможности или даже скорее всего просто необходимости заимствования новыми строями общества каких-то старых общественных форм. Глупо было бы предлагать откладывать явно назревшие преобразования в обществе в ожидании, когда появятся “совершенно новые формы” человеческой деятельности. Так что действия по установлению социализма, конечно же, были и несомненно правильными, и исторически прогрессивными. Но это совсем не значит, что социализм должен представлять нам “коммунизм в миниатюре”, что различия между социализмом и коммунизмом “только количественные”. Более того, социализм должен явно служить для ИЗЖИВАНИЯ присущих более ранним строям форм. И поэтому разница между социализмом и коммунизмом должна быть не менее резкой и принципиальной, чем между социализмом и предшествующим ему капитализмом. Коммунизму, повторим, должно соответствовать отсутствие не только частной собственности, но и государства, внешнего для действий управления. Как мы убедились, для этого возможно применение рассматриваемого внутреннего регулирования, успешно разводящего все интересы и без государственности. А плановый и директивный социализм, повторим еще раз, себя принципиально исчерпал и не может быть восстановлен. Но не следует этого бояться. Социализм представлял из себя не непременное ядро будущего коммунизма, а только шаг к нему, своего рода “разгонную ступень”, стадию, которую надо перешагнуть и отбросить. Считающим же, что “лучше социализма не может быть”, что социализм “еще имеет возможности” и “может быть продолжен”, не лишне напомнить, что по определению социализм вообще представляет не отдельную формацию, а только стадию ПЕРЕХОДА к коммунизму. И утверждать, что не надо переходить к коммунизму, поскольку де можно продолжать переходную к коммунизму “стадию”, и глупо, и реакционно! Если цель – коммунизм, то надо к нему переходить. Если главное – средство “перехода”, то надо ОТКАЗЫВАТЬСЯ от коммунизма. Но тогда “социализм” перестает быть социализмом.

Развитие общества с очевидностью происходит с усложнением деятельности. Неизбежно усиливается общественное разделение труда. А по мере усиления РАЗНООБРАЗИЯ всех действий явно должно увеличиваться и РАЗЛИЧИЕ между отдельными их видами. И различие это неизбежно будет не только качественным, но и КОЛИЧЕСТВЕННЫМ – требуя все более различных сил и средств на проведение разных действий. Действия неизбежно будут приносить все более разную ОТДАЧУ. А чтобы люди занимались всеми видами деятельности, деятельность эта с очевидностью должна быть одинаково “равно нужной”, “равно желаемой”. Как все это соотносится с описываемыми нами процессами? Как это по сути было сказано ранее несколько иными словами, ДИРЕКТИВНОЕ назначение разделения труда при рабовладении (внешнее побуждение к действиям – внешнее объединение действий) фактически требует незначительного различия в поведении действий, резко увеличивая расход сил на надзирание по мере возрастания “разности” делаемого. Рабовладение основано по сути на “одинаковости” деятельности и безразличия, каким видом ее заниматься – отсюда и внешнее побуждение. Переход к внутреннему побуждению, к внутреннему интересу деятельности тогда запускает механизм экономического выравнивания “равнонужностей”. Как это говорилось относительно усреднения нормы прибыли, классический частнособственнический “рынок” нивелирует все виды деятельности, превращает их все в равнодоходные. Но это усреднение желанности деятельности производится за счет существенного снижения общественной эффективности делаемого. И такое снижение с очевидностью становится все более выраженным по мере дальнейшего усложнения действий. Потери при усреднении все усложняющихся действий явно только растут. Совершенно ясно, что без конца все это продолжаться не может. Переход к внутреннему регулированию распределяет действия в обществе “поровну” НЕЗАВИСИМО от разнообразия их осуществления. И какими бы разнообразными не становились потом действия, искусственного усреднения результата – и снижения эффективности – при этом уже совершенно НЕ ПРОИСХОДИТ. По сути становится равным ДОСТУП к самым различным действиям, а не “уравнивание” самих действий для более справедливого их “распределения”. И с этой точки зрения самоорганизация – опять неизбежное будущее усложнения общества, общественного развития.

Еще раз вернемся к тому, что уже сравнительно небольшое развитие средств производства сделало невозможным внешнее побуждение к труду и потребовало перехода к “внутреннему интересу”. Стимулирование тогда было введено ВНУТРЬ каждого действия. Появление же псевдодеятельности тоже носит явный характер общественного стимулирования. Занятые фиктивными действиями “псевдодеятельности” люди конкурентно ПОДПИРАЮТ немногочисленных действительно нужных работающих, обеспечивая желание последних трудиться. Но псевдодеятельность сохраняет все явные признаки “вполне обычной” деятельности в обществе – и в частности, и типовое “внутреннее побуждение”, типовой “внутренний интерес”! Получается, что в обществе проявляются уже ДВЕ системы стимулирования труда ОДНОВРЕМЕННО. И при том обе всеобщественные, так как псевдодеятельность во много превышает действительно нужную деятельность, охватывает БОЛЬШИНСТВО всех членов общества. Такое дублирование выглядит явно абсурдным. Но устранение его в рамках “традиционного бытия” совершенно невозможно. Без внутреннего “побуждения” не будет действовать и конкурентный подпор псевдодеятельности. А без псевдодеятельности, как уже говорилось, обрушивается все функционирование общества вместе с его “внутренним интересом”. В любом случае и тому, и другому приходит явный конец. А оставлять все как есть – иметь десять и более – по мере повышения производительности труда – “побуждающих к действиям одного”. Получается сплошное “побуждение к побуждению” – и с этим явно необходимо срочно кончать. Как это сделать, опять показывают тенденции развития процесса. “Внутренний интерес” действует как индивидуальный, как “сидящий” внутри каждого действия – обеспечивающая же его псевдодеятельность явно носит характер процесса “во всем обществе”. И заменить все это может только совмещающий эти независимые крайности тоже ВСЕОБЩЕСТВЕННЫЙ процесс – функционирование как регулятора только уже всего общества в целом и базирующегося при этом по прежнему на встроенном в каждое непосредственное действие регулирующем механизме – именно то, что мы называли самоорганизацией и внутренним регулированием.

Рассматриваемые тенденции заставляют делать вывод – индивидуальное регулирование действий “по отдельности” себя полностью исчерпывает. На регулирование внешним надзором одного действия нужно сколько-то общественных затрат, двух действий – не просто вдвое больше. Два действия надо регулировать уже В СОВОКУПНОСТИ – т.е. с учетом связей между ними. И на регулировании двух действий ВМЕСТЕ нужно больше сил, чем на регулировании двух действий по отдельности. Конечно, если действий вообще МАЛО, то они и не сильно “пересекаются друг с другом”, и возрастание это не очень заметно. Но при “тесноте” последние явно будут влиять друг на друга все больше, и расходы будут непропорционально быстро расти. А “теснота” действий – характерная черта деятельности и уже современной, и тем более будущей. Т.е., как уже говорилось, на внешнее управление будет уходить все большая часть всех сил и средств общества. Охватить “разумом” все это растущее разнообразие явно нельзя – и из-за неточности управления на него будет уходить еще все больше сил. Это, повторим еще раз, делает традиционное внешнее управление совершенно невозможным. Самоорганизующееся же регулирование действует совершенно иным образом. Оно создает общую регулирующую СРЕДУ, “атмосферу” в обществе – и определяет любое происходящее в обществе действие еще ДО совершения последнего, на уровне только его замысла. Очевидно, что на это расходов не нужно совсем. “Среда” определяет ОДНОВРЕМЕННО любое и каждое происходящее действие, сколько бы их вообще не было – при этом расходы сил нужны только на само это поддержание “регулирующей среды”. Конечно, для всего одного-двух действий такие расходы были бы совершенно непомерно велики; но по мере увеличения количества всех действий они будут “раскладываться” на все большее количество отдельных “порций”, и в итоге станут уменьшаться, по сути устремляясь к нулю. Вообще, с практической точки зрения установившегося функционирования общества это, видимо, можно посчитать и не слишком важным, имеющим скорее теоретически-мировоззренческое значение. Ведь в качестве условия, ориентирующего помыслы на “общественность действий” выступает НЕОТВРАТИМОСТЬ “деления на всех” полученного результата. А эту неотвратимость обеспечивают непосредственно сами работающие, проникающие на любое предприятие в поисках лучшей работы. Таким образом в регулировании общества участвуют абсолютно ВСЕ. Особенностью такого процесса является то, что поскольку регулирующие действия “встроены” в обыденную деятельность всех работающих и осуществляются одновременно с последней, то получается, что на создание регулирующей среды специальные затраты тоже почти не нужны. Регулирование общества приобретает ВСЕОБЩЕСТВЕННЫЙ характер, проводясь одновременно с обычными действиями каждого. (Точнее было бы сказать, что обычные действия людей одновременно ПРОЯВЛЯЮТ себя и как действия РЕГУЛИРОВАНИЯ общества – в соответствии с изложенной ранее в других работах концепцией многоосновности функционирования общества.) При таком совмещении фактически не столь важна и непременная минимизация “расходов” на регулирование, представляя тем не менее дополнительное преимущество, особенно с точки зрения затрат на переходный период. Чем меньше затрат на создание регулирующей среды, тем легче переход.

Ранее мы уже говорили, что человеческое управление и по сложности управляемого объекта-общества, и по общему количеству требующих регулирования процессов, и даже по быстродействию осмысления последних становится совершенно несоответствующим современным общественным реалиям. Мы говорили и о том, что “переполняющее голову” представление об обществе одного “верховного управителя” никак не переложить на помощников. Здесь же подчеркнем, что фиаско терпит по сути сам традиционный человеческий метод последовательного мышления. Общество оказывается единым многомерным объектом, все происходящее в котором связано и взаимовлияет друг на друга, и поэтому в принципе не разделяется на отдельные происходящие “процессы”. “Процессы” идут “потоком”, их оказывается совершенно невозможно регулировать по отдельности! То есть, конечно, “представлять” – то “отдельные процессы” при большом желании можно, но они совершенно не совпадают уже с реально происходящим. И “регулируя” один процесс, затем другой, третий и т.д., мы при этом полностью “сбиваем” уже произведенную регулировку. Совершать без конца итерационные циклы регулирования тоже получается нельзя, это в конечном счете займет слишком много времени, и сил. Здесь следует заметить, что сам наш способ осмысления мира, логическое последовательное мышление человека вообще возникает из наблюдений только чисто несвязанных явлений. И как и в случае “комбинационного взрыва” многообразия решений, мы опять можем видеть, как по мере развития общества сначала немногочисленные процессы сливаются в сплошную общественную “ткань”. Еще раз подтверждается, что регулировать общественные процессы “по частям”, “не из единого центра” нельзя. А работать с представлениями “о целом обществе”, повторим, люди и просто не умеют, и усложняющееся общество совершенно не укладывается “в одной голове”, для этого надо иметь голову “больше общества”. Проблема, подчеркнем еще раз, тут принципиальная, справиться с ней не поможет никакое “углубление научных представлений о процессах”, никакая “детализация теорий”. Но как говорили, вообще подобную задачу решает автоматизация управления. Но автоматизация тут должна касаться не человеческого управления, не помощи человеку-управленцу “компьютерами”, а непосредственно регулирования общества “напрямую”. Если, как мы к этому еще вернемся, разумный организм человека складывается из НЕРАЗУМНЫХ клеток, то из РАЗУМНЫХ клеток-“человеков” и тем более можно сложить “самодействующий механизм”. И с помощью его совершать общественное саморегулирование. (И как самодействующий, он может “жить” куда дольше прежних форм, знаменуя качественно новый тип существования общества, переходя именно на стабильное самосуществование.)

Уже отмечалось, что классическое частнособственническое рыночное регулирование требует многоциклового “выравнивания” всех процессов в обществе. (И вообще-то оказывается принципиально “неполным” – на полное выравнивание требуется теоретически бесконечное время.) В частности, должны происходить несколько волн “выравнивания нормы прибыли”, колебаний “недостатка-переизбытка деятельности”, колебаний “спроса и предложения”. Поскольку все это должно сопровождаться непременным созданием новых производств и разорением-уничтожением уже существующих, то все эти процессы получаются явно весьма длительными. Не лучше обстоит дело и с административным регулированием “в низах” с неизбежным переосмысливанием время от времени результатов этого регулирования “в верхах”, неважно, осуществляя все это “планово” или “не планово”; сбор информации “о всем обществе” и ее осмысление дело также весьма и весьма длительное. В любом случае процессы всеобщественного регулирования начинают происходить все более замедленно, со все большим запаздыванием, что фактически ставит явный предел масштабности объединяемой таким образом системы. Общество неминуемо РАЗВАЛИВАЕТСЯ на более мелкие осколки-системки, тем более мелкие, чем сложнее становится жизнь, чем выше оказывается уровень развития. А между тем очевидно, что только именно объединение представляет собой генеральную линию развития человечества. Внутреннее регулирование тут оказывается единственно реальным способом справиться с этими затруднениями. Базовые низовые правила внутреннего регулирования действуют практически мгновенно, не дожидаясь завершения производственных действий. Между людьми динамично “делятся” уже имеющиеся “производства”, для распределения “работы” совершенно не нужно ждать строительства “новых производств” и разрушения “старых”. Если в традиционном обществе отношения ЛЮДЕЙ определяются посредством столкновения ПРОИЗВОДСТВ, только в результате весьма длительных процессов которых и определяются исходные “людские проблемы”, то теперь уже все общественные процессы людей регулируются “напрямую”, и только затем по уже отрегулированным процессам выстраивается производство. И неизбежное отставание производственного строительства не сказывается на процессе регулирования. Производство уже не подавляет людей, а подчинено людям и служит последним. Не требуется уже больше подстраивания низовых правил отношений людей под всеобщественные процессы. По сути единственный “параметр”, который нуждается тут хоть в каком-то “пересматривании”, так это размер “порции дохода”, единый во всем обществе. Ведь вообще-то количество “порций работы” не может быть совершенно произвольным. Не требует особого обоснования утверждение, что одна-две порции в среднем на каждого “слишком грубы”, а десяток – “слишком многочисленен”. Поэтому, как и говорили, и выглядит рациональным установить размер “порции” именно в “интуитивные” 1/3 - 1/5 часть СРЕДНЕГО ДОХОДА за год в обществе. При росте доходов количество “порций” тогда тоже будет расти, и на следующий год количество прежних бы порций увеличилось. А ежегодное “переназначение” их автоматически поддерживает их постоянное количество. Но ТОЧНОЕ соблюдение “пропорций” здесь совершенно необязательно! Система будет работать и при десятке “порций”, и в принципе даже при разных по регионам размерах “порций” – хотя последнее, видимо, и должно счесть все же нежелательным. (Такая особенность, кстати, устраняет влияние на регулирование и глобальной фальсификации отчетности в обществе – тогда как скажем, при планировании “приписки” регулирование общества полностью СБИВАЮТ.) Все регулирование действительно оказывается внутренним, т.е. замыкается внутри каждого действия – и не требует соотнесения с другими действиями. (Точнее, требует соотнесения только с немногочисленными “самыми ближайшими” действиями, без ожидания глобального выравнивания во всем обществе.) А тогда объединяемая на основе таких принципов система может быть сколь угодно велика, и при этом даже не со столь уже сильными связями между частями – например, разными континентами или даже планетами! Учитывая, видимо, неизбежные в будущем выход человечества в Космос и расселение во Вселенной, новое регулирование опять выглядит единственно реальным историческим путем.

Сказанное дает новое направление рассуждениям о материальном поощрении, о поощрении материальными благами. Если благ в обществе не хватает, то это приводит к постоянной нищете, благ каждому постоянно оказывается недостаточно. Но такую ситуацию совершенно не меняет достижение ДОСТАТОЧНОСТИ благ! Пусть и достигнуто производственное переполнение в обществе, пусть блага сверхпроизводятся – все равно их будет каждому НЕДОСТАТОЧНО. Ведь чтобы блага служили “стимулятором”, они должны быть желаемы ВСЕ ВРЕМЯ, их принципиально должно не хватать, не хватать ПОСТОЯННО. Если действующий благами удовлетворится, то он остановится и перестанет действовать – и обрушится вся система общества. Поэтому в каждом постоянно раззуживается желание все новых благ. Получается, что добиться удовлетворения при поощрении материальными благами оказывается принципиально невозможно. И что бы действующий не добыл, ему будет все равно добытого недостаточно. Это и есть общество потребления и псевдодеятельности, это и есть вырождение стимулирования действий, это и есть увеличение во много раз расходов на стимулирование “поощряющих работу одного”. Но это фактически означает и полное фиаско системы поощрения в обществе. Повторим, что чего бы человек не достиг, ему всегда будет предложено “достичь большего” – и эта гонка не имеет конца, превращаясь в самоцель. И она абсолютно бессмысленна и безнравственна – в условиях, когда по сути всего производимого с заведомым избытком может хватать на всё. Мы видим, что опять требуется переход на какие-то новые способы стимулирования в обществе, переход на новые поощряющие сущности. Можно сказать, что если при начальных формах сравнительно несложного разделения труда действия отдельных людей остаются во многом достаточно “завершенными”, позволяя оставлять в руках работающих их непосредственный результат – что соответствует примитивному уровню взаимоотношений в обществе, – то расширение “общественного конвейера” фактически совершенно устраняет связь общественного “вклада” каждого и доступных на каждой ступени “конвейера” благ. Процесс производства благ становится сугубо ОБЩЕСТВЕННЫМ, и соответственно общественным должно становиться и РАСПРЕДЕЛЕНИЕ благ – несовместимое с присвоением “близлежащего результата”. Материальное поощрение требует замены именно таким всеобщественным процессом распределения, именно разделением процесса поощрения и процесса потребления благ. Такое разделение и осуществляет введение поощрения непосредственно ВОЗМОЖНОСТЬЮ РАБОТАТЬ, конкурентного подпора всех работающих с возможностью вытеснения с уже занятых рабочих мест. Блага же при этом только чисто потребляются. И лишенные чужеродной для них функции “поощрения”, потребляются вне связи с какими-то другими искусственными требованиями – т.е. и равномерно, более-менее равно для всех, и в гораздо меньших количествах, но зато куда более полноценно. В итоге впервые в истории общества достигается ситуация по сути настоящего ИЗОБИЛИЯ. В противном случае так и придется всем без конца гоняться за “благами”, никогда их по сути в принципе не достигая, все будут принуждены трудиться намного больше, чем могли бы – и несмотря на все усилия, все равно принципиально всегда останутся несчастливы. И в конечном счете на все все равно не хватит ресурсов.

Разнообразные более частные тенденции развития общества можно перечислять еще довольно долго. Например, можно заметить, что в традиционном обществе всеобщественные действия складываются из чисто индивидуальных действий отдельных людей с “частными интересами”. А “общественный механизм” определяет и все “частные” действия. То есть осуществляется своего рода “перекрестная связь” через все общество, все более ПРОТИВОРЕЧАЩАЯ по мере развития последнего. И отдельные люди при этом, и общество ВЗАИМОИГНОРИРУЮТ друг друга. А при внутреннем регулировании всеобщественные действия складываются из ориентированных уже на общество “индивидуальных” действий – и общество тоже ориентировано на нужды непосредственно людей. То есть система всеобщего противопоставления заменяется системой общего согласия, меняя всю атмосферу общества. А всеобщественные действия, напомним, определяются уже не как “результат” сиюминутных и субъективных “мнений”, а как неопровержимая комбинация непосредственно всех действий, и потому объективны. Можно и еще раз повторить, что возрастание возможностей цивилизации увеличивает возможный вред, который способны наносить друг другу действующие, что при внешнем управлении вполне объективно требует все большего контроля и регламентации. А все большая регламентация вызывает все большую стандартизацию и действий, и людей. Но с другой стороны, и сама псевдодеятельность требует все более разнообразной деятельности, и избавление от фиктивной занятости существенно укорачивает рабочий день, т.е. приводит к появлению все большего свободного времени – и это тоже крайне разнообразит действия. И то, и другое явно входит в противоречие с требованиями все большей регламентации, завязывая все более невозможный узел. Тенденция опять получается не в пользу традиционного развития. Еще реклама требует все большей глупости людей для покупки по сути ненужных товаров – умные люди рекламе просто не поддадутся. Но с другой стороны, товары становятся все сложней – и требуют “развитости потребителя”, хотя эта развитость и оборачивается во многом тупой дрессировкой “пользователя”. Такие же процессы происходят и в политике, и во всей остальной жизни. Во всех этих случаях компромисс не находится. Как мы снова в который раз можем видеть, необходимы опять только принципиальные изменения общества.

Государство себя очевиднейше изживает. Рабовладение продолжалось несколько тысячелетий, феодализм уже – только тысячу лет. Капитализму три века, социализм продержался 74 года. “Постиндустриальное общество” существенно отличается от “обычного капитализма”, и ощутимо пришло к своему финалу, представления о псевдодеятельности позволяют утверждать, что происходящий сейчас кризис – не простое затруднение капитализма. Это в общем-то новое “общество” продолжалось всего три десятилетия. В эту последовательность можно записать и “реформы” с “возрастом” в пятнадцать лет. Тенденция оказывается совершенно ясной – каждый такой новый строй продолжается явно короче предыдущего. И это не случайное совпадение, поскольку совершенно ясны и причины всего этого. И общество развивается (и усложняется) все быстрей, и регламентация при каждом таком новом строе все более детальная. А чем подробнее все “расписано” в обществе, тем быстрее неизбежные изменения расходятся с “установленным”. На каждую новую все более подробную регламентацию нужно все больше сил. И УВЕЛИЧИВАЮЩИЕСЯ затраты нужно производить все ЧАЩЕ. В итоге, как уже и говорили, “переустройство” становится все более явно неподъемным. Из математики известно, что такие все укорачивающиеся последовательности “сходятся” – т.е. полностью заканчиваются в ограниченное время. И менее чем через полтора десятка лет государства не должно стать совсем. Математика, конечно, абстрактная наука. И в нашем случае, скорее, должен происходить другой процесс – государство просто в принципе не справится со все ускоряющимся и усложняющимся регламентированием, и “испустит дух”, причем скорее всего вместе со всеми нами, так что дело не только в фатальном росте затрат на “переустройство”. “Преобразования” вообще в принципе нельзя производить “без перерыва”, после проведенных перемен обязательно нужно время хотя бы на выяснение, как эти перемены подействовали – и как уже неоднократно говорилось, внешнее управление опять безнадежно опаздывает. Но в принципе даже “условную” математическую оценку “схождения” можно принять за мерило отпущенного нам времени. Решение по “упразднению государства” явно должно быть принято в течении нескольких ближайших лет.

Сказанное частично пересекается с уже изложенными в книге “Неизбежность общества без власти…” вопросами “энергетики” смены общественных строев. Очевидно, что при смене общественного строя на более прогрессивный в обществе высвобождается “энергия”, ранее сковывающаяся неэффективностью прежних общественных отношений. И также очевидно, что прирост такой “энергии” должен перекрывать издержки проведения преобразований. А издержки эти, как мы фактически видели и из только что рассмотренного “истощения государственности”, постоянно растут. Переход к капитализму практически не сопровождался перестройкой производственной базы общества; снимались только тормоза для дальнейшего развития. И переход к “развитому капитализму” занял сотни лет. Переход от рабовладения к феодализму был еще более “невыраженным” и постепенным. Социализм уже активно менял всю производственную структуру. Но и результат преобразований был куда большим. В Царской России 17% всего населения потребляло три четверти валового внутреннего продукта; на оставшиеся 83% приходилась только одна четверть всего производимого. С изменением этого получаемая отдача увеличилась фактически в четыре раза – и преобразование в отчетливо социалистическое общество заняло всего два-три десятка лет. Можно утверждать, что следующий “общественный перелом” должен происходить и намного быстрее, и приводить к куда большему увеличению общественного “выхода” – по меньшей мере в 6-8 раз. Таким требованиям явно не удовлетворяют ни “восстановление социализма”, ни “реформы”, ни “удвоение внутреннего продукта за десять лет”. Единственный тут выход – покончить с псевдодеятельностью, т.е. именно скачкообразно увеличить эффективность общества в десяток раз. Заметим, что такое существенное повышение эффективности возможно только за счет по сути искусственного предварительного снижения эффективности производственных систем. И если для последующего перехода в соответствии с логикой излагаемого требуется повышение эффективности еще большее, чем в десять раз, и преобразование еще более короткое, чем формальное введение двух правил, то это представляется совершенно невозможным. Т.е. снова получается, что мы должны выйти на какие-то качественно новые уровни существования общества – на уровень, как теперь можно сказать, самоорганизации, внутреннего регулирования, длительного стабильного существования общества “без перемен”. А это, как мы уже видели, опять несовместимо с государственностью. (Дотошный читатель заметит, что в данной главе мы “пропустили” часть переходов, фигурировавших в главе предыдущей – именно переход к постиндустриальному обществу и “реформы”. Эти переходы действительно отличаются от описанных – они не только не произведены “снизу” в конфликте с “властью”, но и РЕГРЕССИВНЫ, т.е. СНИЖАЮТ эффективность. “Постиндустриальный переход” – эволюционный, продолжающий основные тенденции общества и поэтому временно “стабильный” и внешне даже “развивающий”. А “реформы” и директивны, и не обеспечены внутренними ресурсами, и поэтому разрушительны. В принципе тут можно проследить более подробные изменения развития “по спирали”. Так, “постиндустриальный” переход, снижая эффективность, “взводит пружину”, накапливая замороженные ресурсы и подготавливая “последний” переход. Но заниматься здесь этими деталями мы все же не будем.)

Обосновывая неизбежность государственности, общество часто сравнивают с “семьей”, в которой должен быть “глава”, в которой есть “дети” и “родители”. Но сравнение здесь получается совсем некорректное. Люди в семье должны не командовать, а дружить. А ребенок, хотя на определенном этапе своего существования и не мыслит жить “без мамы”, но тем не менее, повзрослев, сам становится “родителем”. В отношении государства и общества такой обязательной “смены поколений” явно нет, большинство так и должно всю жизнь только подчиняться. Это уже не “поколение”, а “каста”. Подчинение ребенка, продолжим, явным образом основывается на том, что дети без родителей нежизнеспособные. Отец КОРМИТ “детенышей”, а ранее содержал, кормил “и жену”. Появление же доходов и у женщин отменило “домострой”. Но можно ли сказать, что ГОСУДАРСТВО “кормит” общество?! Сверхочевидно, что тут ситуация прямо противоположная – наоборот, именно общество кормит все “управление”, и на этом основании лишается права управлять наработанным! Это опять-таки совсем не семья, а вообще попросту какой-то бандитизм. Далее, отношения в семье совершенно не переносимы на общество из-за масштабности последнего. В обществе миллионы человек! И если отец еще раз в неделю может, скажем, “проверять дневник” своему ОДНОМУ сыну, то МИЛЛИОНУ “сыновей” – явно не в состоянии. Точно также, как уже говорилось, он не может и “следить за всем”. В качестве примера общественных отношений приводят и “общину”. Но говоря об общине, нельзя забывать, что это механизм, все связи в котором по сути замкнуты в самой общине. И община на селе – результат по сути НАТУРАЛЬНОСТИ хозяйства, ограниченного размерами села. Община – образование принципиально ИЗОЛИРОВАННОЕ, хотя друг с другом рядом территориально общин и может быть много. Разделение же труда расширяет хозяйственный механизм и рвет общину. Нельзя разделить единый коллектив “парохода” на самостоятельные группки, не стравив при этом последние в противостоянии – а тогда “трубы” передерутся с “якорями” и утопят пароход. Фабрика-завод принципиально теснейше взаимодействует с другими фабриками и требует общины “размером со все общество”. Но это нуждается в уже совершенно других способах организации. Собственно о таких методах обобществления хозяйства во всем обществе в целом (подключение к собственности общества в любом месте) и рассуждали мы постоянно в этой книге.

Также совершенно некорректно и сравнение отношений общества-государства с человеческим организмом. То есть само-то общество в чем-то действительно можно сравнить с организмом, состоящим из множества клеток-“человеков”. Но принципиально, что в организме нет главенствующей клетки-“начальника”. Даже мозг, который “вертит всем”, состоит не из одной-двух, а из крайнего множества клеток – как минимум десятков МИЛЛИАРДОВ последних. И ни одна из этих клеток в принципе – как и отдельный человек в обществе – не имеет представления о процессах во всей системе. Точно так же и в компьютере нет “главенствующего центра” на уровне слагающих “умную машину” отдельных логических элементов. А на уровне целого мозга – или процессора, если угодно, – отдельных органов устройства получается настолько мало, что аналогия с обществом тут сразу рассыпается, показывает свою несостоятельность. Так что общество с организмом можно сравнивать только на уровне именно клеток. И как мы разбирались в этом на протяжении всей этой книги, тогда процессы в обществе, повторим еще раз, действительно получаются принципиально непознаваемыми. А вот общество в целом вполне может оказываться самостоятельно-разумным, и с тем большим успехом, что отдельные составляющие его элементы-люди куда более “развиты” и “сообразительны”, чем любые природные клетки. Рассуждения можно продолжить далее. У общества, приобретающего “разумность” и самостоятельность, появляются свои собственные цели, с очевидностью отличные от целей людей. И как мы не очень ценим отдельные свои “клетки”, так и общество не очень будет думать о судьбах людей-“личностей”. Если мы не хотим этого, нам нужно позаботиться о введении в ткань общества таких регуляторов, которые воспрепятствуют нашему фактически порабощению. По сути мы все время и обсуждали здесь, как это можно делать.

Вопреки распространенному заблуждению, отсутствие государства не обязательно означает анархию. В этом отношении, несмотря на свою практическую “незримость” в обществе, внутреннее регулирование ничуть не менее материально, чем внешнее “управление”. В ряде случаев его действие можно назвать даже жестким. Так, предоставляя каждому ВОЗМОЖНОСТЬ действия, внутреннее регулирование тем не менее не гарантирует получения доходов при НИЧЕГОНЕДЕЛАНИИ. Лентяй рискует просто умереть с голоду. Устанавливается бескорыстность в обществе, эффективно блокируя экономическое “выкручивание рук”, причинение вреда окружающим. И разве все это походит на анархию? Заметим, что в принципе аналогичным образом “без управленца” действуют и классические рыночные отношения. Хотя последние и обвиняют в стихийности, но регулирующие действия они тоже осуществляют жестко и материально. Вообще, классические частнособственнические рыночные отношения требуют централизованного “силового” обрамления только в силу своей АНТАГОНИСТИЧНОСТИ, ГРАБЕЖА по отношению к людям: по сути, “силового” обрамления требует этот грабеж, а не само “регулирование”. И первая попытка “устранить антагонизм” поэтому тоже напрашивается как соответственно только “силовая”-директивная. Но директивно противостоять тому, что само является “директивным противостоянием”, по сути абсурдно. Сама концепция внешнего силового управления гораздо более “тонким”, разлитым, распределенным во всем обществе процессом несостоятельна, напоминая попытки писать вилами на воде или “высечь океан”. С “разлитыми” процессами, как уже говорилось, справиться может только также “разлитое” регулирование. И действовать как “регулирование” все будет только если сложить отдельные “части” строго определенным образом, а не “как попало”. Так что излагаемое, еще раз повторим, не анархия, а совершенно реальный новый тип общественного регулирования со множеством новых возможностей. В этом его отличие от утопических мечтаний “о коммунизме”, где люди “должны быть сознательны”. Материализм учит, что бытие определяет сознательность. И соответственно, сознательность не может отрываться от базовых отношений в обществе, особенно если предпринимаются попытки “материально заинтересовать трудящихся”, насаждая по сути корыстность и рвачество. А вот введение МАТЕРИАЛЬНЫХ факторов, определяющих коммунистическую нравственность, выглядит вполне возможным. Скорее анархичен коммунизм в классическом представлении, а в основе общества самоорганизации лежит жесткий политэкономический базис. Новые представления об обществе выглядят необычно, поскольку до сих пор задача реального установления коммунизма перед обществом не ставилась. То же, что здесь говорилось, теперь подтверждает – коммунизм необходим. И по большому счету настоящий коммунизм должен одновременно и означать то же, что и настоящая демократия, и отличаться от расхожих представлений как о коммунизме, так и о демократии вместе взятых – такое утверждение уже не выглядит для подготовленного читателя слишком невероятным.

Как уже говорилось, все рассматриваемое определяет САМООРГАНИЗАЦИЮ, а не “самоуправление” в обществе. (В отношении излагаемого в этой главе можно также с успехом адресовать читающего к уже упомянутой книге “Неизбежность общества без власти, или распределенного общества”.) “Самоуправление” – термин, как получается, демагогический, так как при этом все равно сохраняется порочный характер ВНЕШНЕГО, противопоставленного людям управления. И как мы уже достаточно подробно рассмотрели это в начале книги, традиционное действительно народное управление “снизу” на деле невозможно. А тогда по сути никакой особой разницы между “избираемым” и назначаемым сверху “руководителем” нет. А вот САМООРГАНИЗАЦИЯ может происходить уже без непременных отношений начальника и подчиненного. Повторим, что при этом и регулирующее действие составляет только СОВОКУПНОСТЬ в целом всех действий отдельных людей, а сами отдельные люди лишь только следуют “своему интересу”. А направленность регулирования определяется опять только общей СОВОКУПНОСТЬЮ действий людей, подобно тому, как отдельные клетки МОЗГА не отдают себе отчета в общем процессе мышления. В результате всего этого проблемы в обществе, скажем снова, РЕГУЛИРУЮТСЯ, а не кто-то с проблемами “управляется”. Термин “регулирование” опять- таки намного шире узкого понятия “управления”. Управление является подвидом регулирования – но не наоборот. Так что всякое управление – “регулирование”, но не всякое регулирование, в свою очередь, – обязательно “управление”! Управление неизбежно подразумевает противопоставление управляющего управляемым. И фальшивость термина “самоуправление” вскрывается достаточно легко, стоит лишь задать вопрос, можно ли сказать про отдельного человека, что он “самоуправляется”, что он “управляет самим собой”. Язык тут неизбежно запнется. “Самоуправление” – лукавое слово, не случайно оно так близко к “самоуправству”, подчеркивая, повторим еще раз, что “управлять” можно кем-то или чем-то, но не самим собой. А вот РЕГУЛИРОВАНИЕ может быть и без противопоставления, регулировать можно и свои собственные процессы, хотя обычно под регулированием тоже понимаются все те же “внешние” отношения наличия “регулировщика”. Но существует и понятие САМОРЕГУЛИРОВАНИЯ – и САМООРГАНИЗАЦИИ, которые в отличие от “самоуправления” все же имеют смысл. В физике, например, имеются и понятия самосинхронизации процессов, и самофокусировки, и всего такого прочего. И все это связано с поведением непосредственно базовых объектов, без всякого отдельного начальственничества. Если предположить, что отдельные “элементы” тянут к СЕБЕ какой-то ресурс, и становятся от этого сильнее, то такая ситуация будет неустойчивой. Тот, кто сильнее, будет усиливаться, и такие отдельные элементы стянут к себе все ресурсы, лишив их всех остальных. Но если положить, что элементы будут ОТТАЛКИВАТЬ от себя эти ресурсы, то при всех остальных тех же условиях ситуация станет противоположной. Она будет устойчивой. “Сильные” будут ОТДАВАТЬ в большей области, а “слабые” – в меньшей, т.е. сверхконцентрации ресурсов-благ не будет, а будет равномерное их распределение. Как было здесь показано, что-то подобное можно установить и в обществе. И если посмотреть, именно так происходит, скажем, эволюция в Природе – явно жестко регулируемая, в совокупности весьма целенаправленная, но не направляемая никем конкретным по отдельности. Конечно, природный мир жесток: ешь, или тебя съедят. Но мы можем установить регуляцию на основе и совсем других, “человеческих”, гуманных правил – ведь на то в отличие от зверей мы и “разумные” люди!

Обозначенная в названии данной главы формулировка достаточно условна, так как не очень ясно, что же надо собственно называть “государством”. Но наверное, все же необходимо как-то отличать от настоящей государственности осуществление только некоторых чисто технических не всеохватывающих функций, пусть и осуществляемых по прежнему “централизовано”. Не называть же “государством” систему чисто отдельного “тушения пожаров” – это, похоже, было бы явным “перебором”. Поэтому, если подходить строго, даже централизованные структуры, но не охватывающие уже непременно все без исключения процессы в обществе, не являющиеся уже источником “управления” и верховным всенаправляющим органом, а сами подчиненные исходящему извне их “направлению”, по сути “государством” уже не являются. С этой точки зрения даже соединение саморегуляции трудовой занятости по методу упомянутых “двух правил”, с “плановым хозяйствованием” во всех остальных отношениях уже является разгосударствливанием, и надо полагать, тоже уже дает выраженный положительный эффект. Но учитывая явное вырождение внешнего управления, с очевидностью целесообразнее было бы возложить на саморегулирование куда больше функций – вплоть до полного (или почти полного) регулирования всей производственной сферы. Возможность функционирования в таком виде, с централизованным контролем за исполнением двух простых “правил саморегуляции” не вызывает сомнений. И очевидно, что по сравнению с имеющимися системами уже будет множество преимуществ. Но с теоретической точки зрения весьма интересен вопрос, возможно ли ПОЛНОЕ устранение в обществе централизованных структур. Да и с практической стороны вырождение даже оставшейся централизации может пойти неожиданно настолько быстро, что вопрос окончательного устранения и последних элементов “государственности” вдруг станет крайне актуальным. В таком случае тоже лучше заранее знать уже возможный ответ.

Попробуем разобраться – для чего вообще может быть нужна централизация в обществе? Главная и “классическая” роль государства КЛАССОВАЯ, осуществляющая угнетение людей. Такое свойство явно не нужно. И вряд ли кто сейчас рискнет обосновывать необходимость государства этим доводом. Осуществление межгосударственных отношений требуется только на переходный период трансформации всего мира по новым правилам, который в свете новых реалий – и учитывая, в частности, скоротечное вырождение государственности – в принципе может быть уже не слишком продолжительным. На это время возможно сохранение какой-то части прежних государственных функций. То же касается и армий. Но вот функции поддержания внутреннего порядка, обеспечение общественного функционирования могут осуществляться уже на основе чисто самоорганизации, как это показано в одной из завершающих книгу глав. Далее, как говорилось, отметаются все соображения, связанные непосредственно с координацией и управлением производством, которое осуществляется самоорганизуясь. Функции накопления средств и маневрирования ими могут осуществляться децентрализовано отдельными “банками”. Слово “банк” здесь ставится в кавычки, поскольку в обществе самоорганизации функционирование финансово-кредитных учреждений весьма существенно изменяется, и последние становятся совсем не похожи на современные “опоры бизнеса”. Возможность вытеснять работающих с любых рабочих мест приводит к тому, что разрывается порочная связь “денежности” средств производства и непосредственно получаемых от деятельности доходов. Масштабность циркулирующих в “банках” средств уже не выливается в сверхгонорары банковских работников, последние могут получать уже весьма скромную “зарплату”. (При попытке завышения ее тут же сверхувеличится количество равнодоходных “порций работы” и работающих, лишая все это смысла.) Т.е. даже при “децентрализации” обеспечивается сочетание эффективности хозяйствования (проценты на кредиты не слишком малы, обеспечивая достаточную заинтересованность действующих в процессе. Ведь если кредит “бесплатен”, зачем его давать?) и социальной справедливости (независимо от своей масштабности, весь доход идет на последующие кредитования, а не в карман кучки “дельцов”. Добавим, что здесь опять можно обратить читающего к книге “Неизбежность общества без власти…”, где описаны для банков процессы переходного к самоорганизации периода.) Здравоохранение и образование могут быть “прикреплены” к отдельным “порциям работы” и осуществляться совместно с производственной самоорганизацией. (По типу расширенного производственного обучения.) Отраслевая наука осуществляется также как привязанная к производству, а фундаментальная – фактически на полуобщественных началах. В последнем, вопреки первоначальному поверхностному впечатлению, нет ничего особо “ущербного”. Здесь следует отметить, что при переполнении общества производственными возможностями действительно требуемая занятость составляет меньшую часть дня, что предполагает в качестве основного занятия членов общества самотворчество. Стимулирование деятельности осуществляется предоставлением самих возможностей для этой деятельности, что позволяет достичь фактически уравнительной оплаты в обществе – теоретически наименее избыточной и наиболее эффективной. (Здесь мы обращаемся к достаточно объемным “кускам” представлений, которые были изложены в работе “Мифы и правда об уравнительной оплате труда”. Эта работа приведена в приложении.) В итоге “профессору” совсем не надо переплачивать “сверхгонорар”, и достаточно только обеспечить возможность для исследований. Это опять таки можно сделать за счет производств, просто составив научной общественностью “список тем для исследований”, из которого затем отдельные производства могут выбирать рекомендуемые работы для децентрализованного финансирования. Вообще, в структуру расходов всех производственных “единиц” могут быть заложены любые общие во всем обществе траты с децентрализованным контролем за их исполнением – например, установлено, что любое “предприятие” должно тратить определенный процент доходов на науку, здравоохранение и так далее; как обещалось, о том, как децентрализовано обеспечить выполнение этого общего правила “без увиливаний”, мы поговорим далее. Сейчас же повторим, что здесь мы не даем готового проекта для непосредственного воплощения полной децентрализации общества, а только рассматриваем самые общие возможности осуществления чего-то подобного в принципе. И ясно, что тут по меньшей мере есть, что обсуждать. Для неприкрытых же скептиков опять подчеркнем, что в любом случае возможна весьма существенная децентрализация с сохранением централизованного обеспечения последней.

Если углубляться в самую суть, то кажется, что централизация сугубо необходима только для двух “дел” – подтверждения общественного статуса и распределения общественных благ “поровну”. И то, и другое требует накопления информации на двух уровнях: на “текущем” – что происходит в обществе сейчас, и на “временно-пожизненном” – что происходило с каждым ранее. И тут появляется множество нюансов. В широчайших пределах меняется как сама нужда в такой информации, так и заинтересованность сторон в ней. Очевидно, что не имеет смысла накапливать информацию о взятых в библиотеке книгах как во всем обществе – это все может оставаться сугубо внутренним делом каждой библиотеки и читателя. Если библиотека ограничивает выдачу книг “на одни руки”, то не будет большого вреда, если читатель возьмет пять книг в одной библиотеке, пять в другой, в третьей и так далее. В данном случае заинтересованность в учете книг есть у библиотеки, но не у читателя. И пока книги возвращаются, это не интересует общество. Далее, заболев, человек обращается в учреждение здравоохранения. Здесь заинтересованность в учете прежних болезней появляется уже у заболевшего – так его скорее вылечат. Но заболевший заинтересован только в том, чтобы вылечиться, и не будет обращаться в две больницы по поводу одной и той же “болячки”. Поэтому и здесь нет смысла в централизованном тотальном учете. А вот в случае “начисления общественного статуса”, проявляющегося, скажем, при приеме на работу – например, “образования”, – каждый заинтересован свой статус преувеличить, предъявляя при этом и возможно ФАЛЬШИВЫЕ “свидетельства”. Для блокирования этого нужны либо “сверхзащищенные документы”, либо возможность проверки, действительно ли имярек работал и учился там, где утверждается – и необходимо накопление информации о всех элементах предыдущей жизни каждого. И в случае “сверхдокументов”, и в случае “архивов” тоже опять совершенно не обойтись без централизации. Но, обратим внимание, все это нужно только в том случае, если люди в обществе НЕРАВНОПРАВНЫЕ, если в обществе именно действует система “РАЗНЫХ статусов”, которые необходимо “подтверждать”. В случае же самоорганизации критерием предоставления работы являются только реальные умения человека, проявляемые непосредственно в самой работе и становящиеся очевидными при пробном “испытании”. Не нужны никакие “документы” и “справки о прежней работе”. И соответственно уже совершенно не нужен и централизованный учет и контроль.

В последнее время нам усиленно вдалбливают, что все отчисляемые “на старость” средства надо персонально учитывать. Можно подумать, что это действительно совершенно необходимо. Но при объективном анализе все это оказывается праздной болтовней. Пенсия не является “накоплением”, иначе проще было бы иметь банковский счет. Пенсия – социальное пособие по НЕТРУДОСПОСОБНОСТИ из-за преклонного возраста. И стоит воспользоваться подобной формулировкой, как сразу становится смешным настырно продвигаемое обывателями требование “продолжать выплачивать пенсию” – по крайней мере, не снижая ее объема – “работающему пенсионеру”. Ведь если человек МОЖЕТ РАБОТАТЬ, именно несправедливо выплачивать ему пособие по нетрудоспособности. Ведь не предложат же выплачивать БОЛЬНИЧНЫЙ человеку, который на время болезни устроился “подрабатывать” на какую-то “другую работу”. Так что “пенсия” – принципиально не доход. Ее вообще нельзя скрупулезно “учитывать”, поскольку пенсионер может прожить потом совершенно разное время. И если оставаться в пределах чисто “накопленных средств”, то мы тогда должны прийти к аналогичным требованиям, скажем, в медицине – оплачивать лечение заболевшего только в пределах им отложенных “страховых сумм”. Но тогда просто нельзя будет оказывать настоящую медицинскую помощь. А откладывая средства СЕЙЧАС по сути совершенно нельзя оплатить существование пенсионера ЧЕРЕЗ ПОЛВЕКА. Через полвека все равно кормить пенсионера должен тогдашний работающий. (Заметим тут, кстати, что нынешний пенсионер, в свою очередь, кормил этого работающего, когда тот был еще – сейчас – ребенком. А этот вклад почему-то совсем перестали учитывать. А попытка учета его – к какому маразму приведет?) Пресловутое “вложение в акции” пенсионных накоплений означает лишь то, что непосредственно работающий через полвека будет получать меньше, обеспечивая пенсионеру “дивидент”. Так что нельзя “законсервировать жизнь”, отложить ее на десятки лет. Приходится признать, что все пенсионные “потуги” служат для обеспечения не “будущих пенсий”, а для решения сугубо СЕГОДНЯШНИХ целей – побуждения работающих к труду СЕГОДНЯ, и аккумулирования средств для ТЕКУЩИХ, а не “будущих” нужд. Но и эти “сегодняшние” функции уже исполняются по сути очень плохо. Работающий сейчас совершенно не думает о пенсии, он куда скорее хочет купить что-то ныне, и от этого его заинтересованность куда выше. Вообще, бессмыслен “пряник и кнут”, который фактически не связан с действиями. Человек, обеспечивший себе маленькую пенсию, будет, конечно, “наказан” – но уже не сможет что-либо исправить, и поэтому эффективность такого “поощрения” принципиально явно крайне низка. Не случайно многие вообще “не оформляют будущей пенсии”, работают “без выплат”. И опять-таки точное “угадывание” условий жизни через многие десятилетия невозможно, и все равно нельзя быть по настоящему уверенным, что данной пенсии будет “достаточно”. Накопления же для финансирования промышленности проще (да и честнее!) делать не за счет принудительного обдирания будущих пенсионеров. А переполнение общества производственными возможностями и вследствие этого избыточность деятельности вообще делают подробнейший учет накопления труда достаточно абсурдным. Если в обществе достигнуто изобилие, можно не жмотится со сверхдетальным учетом “вклада каждого”. А вот ориентирование людей на крохоборское “подсчитывание выгод” вообще является проигрышем “по большому счету”, ущемляя “бессеребренников”, трудящихся на людей без оглядки “на пенсию”.

5. ПРИ РАВНОЙ ПЕНСИИ “УЧЕТ” НЕ НУЖЕН.

Упорно преодолевая застаревшие стереотипы, можно обратиться к еще одной особенности самоорганизующегося общества. Как уже говорилось, это общество позволяет установить близкую к уравнительной оплату труда – стимулируя труд уже не оплатой, а предоставлением возможности действия. (В обосновании того, что такое уравнивание и реально возможно, и куда эффективнее привычных систем, опять отсылаем читающего к упомянутой работе в приложении.) Эффективное стимулирование труда, не связанное уже с оплатой его, позволяет не обращаться к пенсии как к достаточно неэффективному средству стимулирования сегодняшнего труда. Уравнительность оплаты труда, равность вклада каждого в нынешнюю деятельность делает различия в размерах пенсий совсем незначительными. А представление о пенсии как о ПОСОБИИ по нетрудоспособности позволяет не учитывать и “пенсионный стаж”, т.е. выплачивать пенсию не за отвлеченную “выслугу лет”, а из-за реальной нетрудоспособности. Все перечисленные причины в совокупности приводят к РАВНОЙ для всех пенсии. Но если пенсии одинаковые, то не нужна уже жесткая связь каждого человека с определенной именно ему “пенсией”. Если все пенсии равны для всех пенсионеров, то нет нужды различать, кому какую выплачивать. Но тогда получается, что совершенно не нужно и УЧИТЫВАНИЕ “как каждый работает”. (Напомним, что текущее стимулирование “сегодняшнего” труда весьма эффективно осуществляется другими, не связанными с оплатой труда способами поощрения, и “лентяев” в принципе не может быть.) Мы опять приходим к тому, что в обществе остается задача обеспечивания действий только в текущем времени, без обращения к предистории происходящего. То есть опять не нужно накопление данных о жизни каждого (с точки зрения управления), и соответственно не нужна и централизация.

Как уже говорилось, в обществе равнодоходности равнооплачиваемых порций работы с точки зрения распределения деятельности среди уже умеющих работать безработицы вообще просто в принципе нет и не может быть. Любому предоставляется возможность получить любую желаемую им занятость, просто “вытесняя” уже работающих. Но это не решает проблемы общедоступности первоначального получения квалификации, для чего и вводится уже упоминавшаяся модификация. Первое (точнее ОДНО из всех – поскольку реально “порядок” мест каждого определить затруднительно) рабочее место предоставляется “вне конкурса” – со сниженными требованиями к соревнующимся. А при неспособности и на льготных условиях соревноваться с другими работающими, такого “льготника” надо ОБУЧАТЬ работать за счет предприятия. Встает естественный вопрос – как избежать здесь “жульничества” и предоставлять каждому только одно льготное “рабочее место”, как избежать возможного дублирования льгот без централизации – ведь напрашивающееся решение выдавать каждому “жетон” или “документ”, позволяющий получить льготное место и остающийся на время работы на предприятии, с очевидностью требует именно централизованного контроля для защиты от подделывания. Но в принципе это совсем не обязательно. Так, можно использовать такое непривычное еще свойство нового описываемого нами мира, как РЕЗКОЕ СОКРАЩЕНИЕ продолжительности работы, составляющей уже по сути МЕНЬШУЮ часть всего дня. Если работа составляет уже только “час в день” (или “три дня в месяц”), то “льготную порцию” можно предоставлять ОДНОВРЕМЕННО во всем обществе В ОДНО И ТО же определенное ВРЕМЯ разом по всем предприятиям – и “льготник” без всяких “удостоверений” просто физически не сможет находиться сразу в нескольких местах. (Тут можно как физически предоставлять саму работу в указанное “единое” время, так и проводить на работу лишь своего рода “оформление” – остается выбрать, что окажется удобнее.) Дополнительно же следует заметить, что в данном случае “льготирование” вообще НЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ “льготнику” каких-то готовых благ, является “условным”, “бескорыстным” – и тем не менее действующим! Если все работающие вырабатывают “норму”, “порцию работы” в тысячу рублей, скажем, “за час”, то льготирование будет состоять в том, что туже норму надо будет вырабатывать за “час десять минут” – но работать-то придется все равно в любом случае! И попытаться “ловчить”, получая много таких “работ по часу десяти минутам” совершенно бессмысленно, потому как и без всяких уловок можно получить сколько угодно таких норм на “чуть худших” рабочих местах, где за тысячу рублей вполне официально надо поработать ровно столько же. Как и утверждалось, у работающего физически нет смысла обманывать – как это и должно быть при ВНУТРЕННЕМ, не директивном регулировании.

Обычная частная собственность является средством выколачивания из окружающих повышенных доходов своему владельцу. Фиксирование доходов за частным владельцем неэкономно, приводит к завышению требуемых средств производства и тяжелым бременем ложится на плечи всему обществу. В бескорыстном обществе все доходы должны “делиться на всех” и потому такой тяжкой ноши нет. Естественно, встает вопрос, насколько надежно обеспечивается всеобщественное распределение доходов, т.е. нельзя ли и при самоорганизации создать какой-то “частный”, “местный” интерес и урвать себе доходы “у общества”. Очевидно, что РАБОТАЮЩИЕ “обмануть управление” не могут. Получить больше денег, чем дадут в кассе, нельзя, и наработать меньше, чем отметит мастер “произведенных деталей”, невозможно – и то, и другое от управления никак не скроешь. Так же и “директор” не может “продать продукцию по завышенной цене, а рабочим недоплатить”, и полученную разницу “положить в карман”. Если рабочим не доплачивать, то последние просто уйдут “на другой завод” с той легкостью, что возможность вытеснять работающих с любых рабочих мест не позволит использовать для принуждения “работать задарма” кнут безработицы. А если вся отчетность в обществе доступна каждому – как это следует в открытом обществе – то и “руководитель” не может получить повышенный доход. Формальный собственник – рабочий коллектив – не позволит ему этого. (Повторим, что равный доступ всех членов общества к любому “производству” делает такого “собственника” условным. Собственность оказывается тогда только чисто общественной и не имеет недостатков “частного”. Тогда как завод в обычной собственности “рабочего коллектива” – тривиальная частная собственность, акционерное общество со всеми вытекающими из “частности” негативными последствиями и неэффективностями.) Для “обкрадывания” остается последняя возможность – сговориться “коллективу” работающих с “директором”, чтобы занизить официальную оплату труда, получая остающиеся в “конвертах”. Порции работы тогда формально станут длительными и непривлекательными, за них не будет конкуренции – в этом и смысл. Но работать опять все равно придется много – лишая смысла махинацию. А крайне заниженные “отчетные” требования к работающим даже при достаточно “продолжительной” порции работы все равно не прекратят совсем поток желающих работать даже на таких условиях – а удовлетворить заниженным требованием “легче легкого” – и скрыть “занижение” не удастся. Далее, занижение порций работы возможно только за счет не учитывания продукции; и еще сложнее “тайно” закупить повышенное количество сырья. Все это вряд ли можно проводить в больших масштабах. При открытой отчетности в обществе, повторим, “левую” продукцию просто некуда сбывать. Свободный доступ каждого на любое “предприятие” устанавливает ВСЕОБЩЕСТВЕННЫЙ контроль общества за “делаемым” – и что-то “скрыть “нельзя”. При заниженной отчетности обязательно конкурентно найдется управленец, который предложит УЛУЧШИТЬ работу предприятия. Это будет несложно, поскольку “по бумагам” такой “завод” еле дышит, потребляет уйму сырья, но почти ничего не выпускает и не платит работающим. И вся махинация тут же вскроется. Отказаться от “усовершенствований” тогда нельзя – это будет ПРИЗНАНИЕМ в махинациях. В качестве дополнительной меры защиты от злоупотреблений можно легализовать все доходы в обществе требованием проведения всех больших трат через “заводскую кассу” – делающего невозможным покупки, скажем, автомобиля на наличные деньги. Тогда на уворованное можно будет купить только еду, книгу, стул, и так далее – в принципе невеликое удовольствие. При этом “срезается” и преступность, опять делаются бессмысленными преступления – и просто воровство, и подделывание денег. Общество тут снова не нуждается в централизации. (Как несложно понять, не получатся и попытки создания подставных производств для “отмывания денег”. Этому воспрепятствует возможность вытеснять любых работающих с любых уже занятых рабочих мест.) Во всех этих случаях гораздо проще и прибыльнее работать честно, для чего в обществе предоставляются все возможности. (Отметим, что махинации в новом обществе уже опять преследуют получение в общем-то ВОЗМОЖНОСТИ РАБОТАТЬ, а не просто каких-то готовых “благ” – т.е. даже и махинации оказываются уже во многом БЕСКОРЫСТНЫМИ.)

3. ДЕЦЕНТРАЛИЗОВАННОЕ БЕСПЛАТНОЕ ЗДРАВООХРАНЕНИЕ.

По общему правилу здравоохранение должно финансироваться за счет отчислений производств, пропорциональных числу имеющихся на этих производствах “порций работы”. И соответственно учреждения здравоохранения должны “вылечить” соответственное количество больных. С точки зрения децентрализации тут две проблемы – обеспечение “отчислений” и осуществление непосредственно собственно “лечения”. На вопрос, что заставит отдельные производства “без понукания сверху” делать отчисления на здравоохранение, можно ответить встречным вопросом – а почему им этого НЕ ДЕЛАТЬ? Как говорилось, заиметь повышенный доход работающих уменьшением каких либо трат при делении дохода “на всех” равными порциями работы НЕЛЬЗЯ – и не имеет смысла “жмотиться”. Более того, производственная система общества будущего представляется как состоящая в первую очередь из крупных автоматизированных предприятий – мелкий бизнес, как неоднократно уже отмечалось, псевдодеятельность, и как таковая не нужен. А крупное предприятие мыслится с социальной инфраструктурой – жилыми кварталами вокруг, и с поликлиниками и больницами. Поэтому работающие заинтересованы в лечении, заинтересованы, чтобы лечиться не надо было далеко ходить. А соответственно заинтересован в отчислениях и “директор”. Предприятие, не делающее “врачебных отчислений”, будет просто неконкурентоспособным, работающие его будут избегать. По сути отчисления “на медицину” здесь ВХОДЯТ в систему ОПЛАТЫ труда, и их обеспечивает просто желание работающих. В действительном же осуществлении лечения заинтересованы уже сами работающие медики. Ведь если у них больных не будет, то их просто сократят. А если больных будет слишком много, то тогда количество порций работы врачей придется увеличить, и “повышенный доход протечет сквозь пальцы”. Получается, что в объективном исчислении количества больных заинтересованы сами работающие врачи, и у них опять просто нет причин обманывать. (Как и у всех других действующих. Как мы уже разбирались, конкурентный подпор и руководителей, и работающих, постоянный общественный контроль их “со стороны” делает невозможным фальсификацию отчетности.) При такой постановке дела можно верить внутреннему учету лечебных учреждений. А больные без всякого “учитывания” могут заходить лечиться “с улицы”. Если в целом их окажется намного больше “вместимости” лечебницы, то после оказания необходимой первичной помощи их можно переадресовать в менее загруженное учреждение. Количество “порций работы” при развитии общества и увеличении общих доходов растет всегда быстрее соответствующего количества членов общества – и связанных с “квантами работы” порций социальных благ также заведомо гарантированно хватит на всех.

Как уже говорилось, бескорыстность общества самоорганизации меняет все функционирование общества. Как и ряд аналогичных “услуг”, становится возможным полностью “бесплатный” проезд на местном транспорте. Платить за транспорт в виде “налога” предприятиями ранее уже предлагали неоднократно. Останавливало одно – полное отсутствие при этом заинтересованности в перевозках у транспортников. Получаемые при “платном” проезде сборы позволяют определять, больше нужно “возить”, или меньше, и вообще достаточно объективно оценивать всю деятельность. Если же каждый пассажир не платит за проезд, а за работу тем не менее просто из месяца в месяц перечисляются “оговоренные суммы”, то у транспортников будет неустранимый соблазн требовать все больше и больше денег, поскольку “их не хватает”. А проверить, так ли это, в принципе уже нельзя. Но основой такого неизбежного загнивания служит то, что все получаемые доходы идут в карман занимающегося конкретным видом деятельности, заставляя каждого “стремиться выколотить больше”. При равнодоходности равнодоступных порций работы увеличение дохода требует деления его на всех, “протекает мимо пальцев”, присвоить его нельзя. Поэтому и нет желания ЗАВЫШАТЬ доход сверх строго необходимого. Если транспортники заявят, что “денег нужно вдвое больше”, то автоматически получится и вдвое больше равнодоходных “рабочих мест”, и вдвое больше работающих. Т.е. не получается выгоды для “повышающего доход”, и все это оказывается в принципе безрезультатно-бессмысленно. А далее включается “второй эшелон” собственно рыночных отношений. “Укороченные” равные порции работы – аналог больших зарплат в обычной “рыночной экономике”, – становятся более привлекательными, на них создается повышенный спрос работающих, перепредложение “рабочей силы” – и рыночно снижается необходимая оплата. (В полное противоречие классической “рыночной экономике”, где частная собственность ЗАЩИЩАЕТ повышенный доход.) Т.е. “порции” удлиняются, возвращаясь к прежнему уровню. Подобным же образом срежутся “доходы” транспортников, если те откажутся возить людей, снизят объемы перевозок, получая прежнюю плату. В любом случае обязательно найдется руководитель, который предложит организовать работу более рационально, и конкурентно вытеснит старого “директора”, завышающего сверх необходимого финансирование или занижающего перевозки. (Здесь видно, что наибольший эффект давало бы “подчинение” транспорта “своему” производству, осуществляющему финансирование.) Так что имеются явные регулирующие цепи, поддерживающие сбалансированность трат на транспорт с процессами во всем обществе. В итоге устраняются причины, делающие невозможным бесплатный транспорт.

Как мы уже разбирались в предыдущей части, осуществление фактически уравнительной оплаты в обществе позволяет выплачивать и равные для всех пенсии. А тогда, повторим еще раз, выплачивание пенсий резко упрощается. По сути остается задача только лишь предотвращения выплачивания пенсии одному и тому же человеку дважды. Она легко решается использованием тех способов, которые мы уже рассмотрели. Обеспечение желания предприятий выплачивать пенсии сродни обеспечиванию плат “на здравоохранение”, а выплачивание по примеру предоставления льготных порций работы и пенсий В ОДНО И ТОЖЕ ВРЕМЯ во всем обществе позволяет предотвратить двойные выплаты одному и тому же пенсионеру. Здесь следует напомнить, что устранение централизации “во всем обществе” вообще-то не исключает полностью каких-то “низовых” взаимоотношений, например, между отдельным человеком и предприятием; эти взаимоотношения могут быть достаточно сложными, и поэтому слишком упрощенно было бы рассматривать децентрализованную выплату как раздачу денег первому встречному. Пенсии можно разносить по адресам на дом в одно и тоже время во всем обществе – все равно и сейчас пенсионеры в день выплаты пенсий ждут целый день разносчиков. Можно и выдавать на каждом платящем пенсию предприятии каждому пенсионеру раз в год “квитанции” на получение пенсий – которые пенсионер при получении пенсии должен возвращать. Подделывать такие “квитанции” затруднительно, так как на предприятии легко отличат свой “квиток” от поддельного. Единственное вообще видимое затруднение тут в децентрализованной выплате – это проблема определения пенсионного возраста. Если на пенсию выходить, скажем, в шестьдесят лет, то отличить на глаз “пятидесятидевятилетнего” человека от “шестидесятиоднолетнего” явно затруднительно, и поневоле придется возвратиться к определяющим возраст человека документам, а соответственно и к какой-то, пусть и не очень выраженной, но централизации. К вопросу о необходимости – или обходимости – жизни в обществе с “личным учетом” и “документами” мы еще вернемся в одной из последующих глав. А вот что касается “выплаты пенсий”, то следует заметить, что мы еще не использовали для разрешения затруднений всех необычных свойств нового общества.

Принципиально новые качества нового общества воспринимаются не сразу, и осмысление их происходит весьма замедленно. Находясь в плену стереотипов старого мышления, мы пытаемся обосновать порядок выплаты пенсий и больничных, не задаваясь куда более общим вопросом – зачем вообще их выдавать. Меж тем мы опять упускаем из виду такое важное свойство нового общества, как резкое сокращение продолжительности рабочего дня, исходим из застарелых критериев занятости “до упора”, до предела физических возможностей человека. В таких условиях, скажем, болезнь действительно сокращает заработок, ухудшает материальное положение трудящегося. Отсюда и требование оплачиваемого больничного – который, кстати, тоже не является “бесплатным” и выплачивается за счет снижения зарплаты каждого. Но если рабочий день составляет “всего час” – или трудиться надо всего “три дня в месяц” – так почему не предложить заболевшему работающему просто ОТРАБОТАТЬ недостающие дни ПОЗЖЕ?! Работающему ежедневно по восемь часов предлагать “поработать еще столько же” явно издевательски-бесчеловечно, но все не так, если занятость ИЗБЫТОЧНА. На первый взгляд все это покажется “ухудшением положения”, но на самом деле это просто означает избавление от иждивенчества. Поликлиники тогда полностью освободятся от необходимости выписывать больничные листы, т.е. от распределения благ-выгод, и становятся еще более бескорыстными. Некоторое усложнение видится при болезни работающего дольше месяца, но на деле и это не так страшно, поскольку месячная болезнь практически обязательно будет связана с пребыванием в больнице. И предприятие может кредитовать заболевшего в пределах даже нескольких месяцев нетрудоспособности, так что все это выглядит все же достаточно реальным. Такое же революционное изменение возможно и по отношению к пенсиям. Если по восемь часов в день пожилой человек работать уже явно не может, то ПО ЧАСУ в день он работать еще долго в состоянии – получая прежнюю зарплату полностью. И если сейчас выход на пенсию является для многих и многих фактически УДАРОМ, ломающим всю жизнь, то описываемая работа позволяет стареющему человеку не лишаться связей с обществом, не оказываться без любимого занятия. Таким образом, выход на действительно пенсию может происходить уже только в глубокой старости – в семьдесят и восемьдесят лет. (Повторим, что при часе работы в день все это принципиально не людоедство.) При этом пенсионера от не пенсионера можно отличить уже просто на первый взгляд – т.е. без документа о возрасте и без централизации! Для предотвращения одновременного получения пенсии и работы можно воспользоваться уже неоднократно упоминавшейся невозможностью находиться льготируемому в разных местах одновременно, что требует назначения пожилым работающим “порции работы” в то же самое время, “когда разносят пенсии”. Это не выглядит очень сложным. Добавим, что требование работы пожилых людей “по часу в день” определяют и порядок назначения “рабочих порций” каждый день понемножку, а “больничный” переносит каждую такую “порцию” “на следующий день”, что также в общем-то явно вполне возможно.

На примере изложенных в предыдущей главе новых взглядов на пенсии, больничные – да и на устранение безработицы, напомним, – мы могли видеть, что социализироваться, очеловечиваться могут не внешние стороны жизни, а СУЩНОСТЬ базовых общественных отношений. Очеловечивание может из “надстроечных” отношений переноситься в БАЗИС общества. И это именно соответствует ВНУТРЕННЕМУ регулированию, внедрению всего разнообразия регулируемых сторон в сами непосредственно действия. Приведенные примеры показывают, что разнообразнейшие рассмотренные проблемы общественного регулирования могут быть решены, и решаются с помощью очень ограниченного набора “способов действий” – что опять таки соответствует внутреннему регулированию, “которое проще деятельности”. И еще это дает основания и полагать, что таким же образом разрешатся в будущем и даже не слишком сейчас представляемые сложности. Разбирая в предыдущих главах возможности махинаций в новом обществе мы также можем видеть, что общество действительно меняется в сторону БЕСКОРЫСТНОСТИ. И даже целью махинаций становится не получение готовых благ, а получение работы. Уравнивание же всех в потреблении благ и возможность блага только чисто потреблять, т.е. невозможность выделиться с помощью благ, и вообще лишает почвы преступления. Нет смысла, скажем, пытаться получить пенсию дважды, если ее и так вполне достаточно. Нет смысла грабить, если добытое грабежом некуда девать. Именно поэтому преступные намерения трансформируются в направлении на ЛЕГАЛИЗАЦИЮ “благ”, т.е. на присвоение возможности работать. Но сама попытка в махинациях получить возможность ТРУДИТЬСЯ свидетельствует о том, что полностью изменяется система ценностей в обществе – ведь “воруют” только именно желаемое. Далее, классические представления “о демократии” предусматривают “участие всех” только в очень ограниченной части внешних сторон управления “всем обществом”. Но настоящая демократичность должна включать и равные права всех во всех отношения общества – состоять в равном доступе не только к верховному управлению, но и к работе на абсолютно всех рабочих местах. Глупо требовать “построить новое общество”, “государство”, “правительство” для пробы кого-то в управлении. Но с “заводами” именно это принято за неизбежную норму, хотя “строить лишний завод для того, чтобы кто-то мог на нем себя попробовать” не менее глупо и несправедливо, чем “дублировать правительство”. Ясно, что социализация только ВНЕШНИХ сторон жизни общества – еще раз вернемся к этому, – с очевидностью ТУПИКОВЫЙ путь, хотя исторически он и совершенно неизбежен. Борясь за улучшение своего положения, работающие сначала неизбежно отвоевывают какие-то частные “уступки”. Но став хозяевами всего мира, они неизбежно должны ПЕРЕДЕЛАТЬ весь МИР, и именно в самых его основаниях. И если понятия “базис” и “надстройка”, которыми оперирует классическая политэкономия, в какой-то мере – хотя только именно в какой-то мере! – соответствует внешнему и внутреннему уровню обуславливания действий, то перенос всего обуславливания действий, и побуждения к ним, и объединения их как общественных, в основу последних фактически будут соответствовать СЛИЯНИЮ базиса и надстройки в единое целое глобальных коммунистических отношений.

Часто задают вопрос – ну хорошо, все эти правила мы примем. Но кто мол будет заботиться об их исполнении? Такой вопрос аналогичен “заботе”, кто будет обеспечивать выполнение “рыночных отношений” – именно на уровне последних и действуют новые отношения самоорганизации. И “исполняются” они простым неизбежным участием в них всех действующих. Как уже было вкратце сказано, в поисках работы все члены общества проникают на абсолютно все предприятия. И бесполезно отказывать им в назначении испытательного соревнования, при отказе последнее будет назначено принудительно. (Такое спорное “соревнование” тут вообще может быть “заочным” – “пробующийся” может испытательно поработать и на другом предприятии, представив для сравнения только “показатели”. А “результаты” работающего на месте, за которое конкурируется, уже не могут быть “подтасованными”. В случае “преуменьшения” умения просто придется ПЕРЕРАБАТЫВАТЬ за прежнюю плату, нанося себе ущерб. “Преувеличивая” же свое умение придется опять укоротить свою порцию, опять получая меньше. Так что увильнуть от объективной честности соревнования не получится.) Для такого принудительного назначения “конкурса” достаточно будет заявить о нарушении в общественный или реликтово-“государственный” орган, обеспечивающий полусимволические уже “надзорные” функции. Функции эти названы нами “полусимволическими”, поскольку все первичное обнаружение нарушений при этом производится рядовыми членами общества, которые при этом абсолютно ВСЕ участвуют в общественном регулировании; при этом общество регулируют фактически абсолютно ВСЕ. И если можно рассчитывать “обойти” принципиально немногих профессиональных управителей-чиновников при ВНЕШНЕМ управлении, то тут ВСЕХ в принципе не обойдешь. А потому и совершенно бесполезно “нарушать”. (Отметим, что вообще-то здесь регулирующим фактором впервые являются не сами какие-то действия, а только лишь принципиальная ВОЗМОЖНОСТЬ этих действий, регулирование оказывается не “фактическим”, а “потенциальным” – регулирует “среда”. Как уже говорилось, регулируемыми оказываются побуждения, замыслы действий, а не последствия последних. Встроенные внутрь каждого человека регуляторы могут быть очень “мягкими” – как крайне к тому же распространенные. И обратно – куда более редкие и отдаленные “внешние” регулирующие действия заведомо должны быть куда более “жесткими”. Это очевидно – чтобы регулировать действия, пример этого регулирования должен находиться перед глазами. Чтобы тюрьмы боялись, в тюрьму нужно постоянно сажать – и то преступники находятся. Действие же внутреннего регулирования постоянно видно каждому, каждый сталкивается с его действием постоянно – и во многих случаях достаточно самого принципиального его только существования.) Изложенные в предыдущих главах способы принуждения управляющих предприятиями к обеспечению пенсионных, лечебных, да и возможных многих других обязательных выплат на “децентрализованные общественные функции” в принципе вообще-то недостаточны. Но вот массированный конкурентный подпор руководителей всеми многочисленными желающими найти ошибки в управлении, конкурентно “превзойти” действующих управляющих и заменить последних на управляющих постах приведет к постоянному фактически общественному просмотру всех действий управления – и уклониться от обязательных выплат под таким прессингом-контролем невозможно. (Такой контроль по сути осуществляет КОЛЛЕКТИВНО-ОБЩЕСТВЕННОЕ управление при формально “одном директоре”.) А любой обнаруживший нарушение КРОВНО ЗАИНТЕРЕСОВАН оповестить об этом тот полусимволический надзорный “орган”, о котором мы говорили, ведь от этого зависит получение им работы и в конечном счете благ. При использовании для первичного контроля “самодеятельных” усилий всех, чисто сам такой “орган” может быть очень немногочисленным, и повторим, даже возможно тоже вообще “на общественных началах”, т.е. непрофессиональным, осуществляя действительно САМОРЕГУЛИРОВАНИЕ. Описываемое определяет полную взаимооткрытость всего в обществе. Такая взаимооткрытость совершенно не страшна в условиях неоднократно упоминавшейся БЕСКОРЫСТНОСТИ, не позволяющей использовать какие-то сведения не для только всего общества в целом. Бескорыстность действует глобально, и блокирует и гипотетическую попытку реликтового “общественного контроля” захватить власть, начать игнорировать заявления членов общества “о нарушениях”. На этом тоже уже ничего не заработаешь – и нет смысла “становиться деспотом”. А сломать ВСЮ систему общества таким образом явно не получится, она слишком масштабная для этого. И опять-таки бессмысленно ломать – ведь сломав – получишь неустранимую проблему невозможности осуществлять управление.

В условиях бескорыстности фактически совершенно не нужен суд. Если в традиционном обществе правильность решения конфликтов имеет определяющее значение, так как “неправедный суд” подрывает заинтересованность в действиях, то в условиях, когда все добытое идет только обязательно на пользу всему обществу, уже не важно, что кто-то у кого-то “урвет” и “присвоит”, и нет, как неоднократно уже подчеркивалось, самого смысла “урывать”. По сути, частных карманов, в которые можно урвать, в бескорыстном обществе в принципе попросту нет, все отдельные формально частные “карманы” по сути являются отделениями одного-единственного общего кармана. Отдельные формально частные производственные единицы-“собственники” в обществе при самоорганизации являются одновременно и ЧАСТНЫМИ, и ОБЩЕСТВЕННЫМИ – ПРОЯВЛЯЯ себя как частные по отношению к процессу производства, и одновременно как чисто общественные в отношениях МЕЖДУ ЛЮДЬМИ. Здесь мы опять отошлем читающего к книге “Неизбежность общества без власти…”, где описываются такие МНОГООСНОВНЫЕ отношения функционирования общества, только вкратце упомянув о том, что описанные отношения самоорганизации приводят к установлению совершенно новых эффектов в обществе. Традиционная модель общественных отношений предписывает брать с действующих “налог”, отчисления на общественные нужды, деля для этого на части “прибыль” предприятия. В итоге недовольными оказываются все – и предприятие, что у него отбирают часть достигнутого, и общество, что получает на общественные нужды “только часть”. В нашем же случае эта прибыль совершенно не делится между обществом и предприятием, но тем не менее и общество, и исходное предприятие получают ее всю ЦЕЛИКОМ в одно и тоже время! Вся прибыль предприятия оказывается одновременно целиком и частным средством поощрения данного предприятия, и всеобщественным достоянием, опять-таки ПРОЯВЛЯЯ себя и частным средством поощрения отдельных предприятий в производственных отношениях, и достоянием только всего общества с точки зрения людей. Не нужен оказывается СБОР НАЛОГОВ, осуществляемый в традиционном обществе как отдельный процесс чистого отбирания, достигнутое сразу оказывается “в казне общества” минуя всякий искусственный процесс “собирания” – и при этом, повторим еще раз, поступления эти гораздо больше возможного налогообложения. (Соответствуя, напомним, объединению побуждений к действиям с общественным надзором за деятельностью – в этом плане разделение прибыли на налоги и на внутренние средства предприятия точно соответствует внешнему управлению.) Достигается куда большая эффективность функционирования общества. А с точки зрения осуществления последнего, подытожим, совершенно не нужен суд, нет службы сбора налогов, тотального учета всех действий. И тогда не нужен и аппарат исполнения решений суда в обществе. Отсутствие по тем же причинам преступности делает совершенно ненужным репрессионный аппарат. Все это опять подтверждает возможность децентрализованного самоорганизующегося функционирования общества.

Снова обратимся к вопросу о необходимости учета каждой личности в обществе. Устоявшиеся представления провоцируют нас сделать тут вывод, что такой учет неизбежен. Но ранее мы уже показали, что перенос социализации на саму суть отношений в обществе делает тотальный учет “членов” ненужным. Более того, требования такого учета закрепляют фактически только НЕРАВНОПРАВИЕ членов общества. Если в обществе интересуются тем, КТО сказал, а не ЧТО сказано, то это говорит о том, что мнения сугубо неравноправные, и что интересуются не самими собственно мнениями. Ведь мнение “известного политика” отличается от мнения “первого встречного” только тем, что политик “уже стал известен”, а “первый встречный” – ЕЩЕ нет. Но если мнение дельное – какая разница, кем было оно первоначально предложено. Тотальный учет, далее, подразумевает, что все члены общества имеют РАЗНЫЕ права – поэтому и надо всех людей индивидуально “учитывать”. Но если каждый может работать, лечиться и получать пенсию на совершенно равных правах с другими, то учет не нужен. Централизованный учет назначения всем равных благ “поровну” тоже не является сугубо необходимым – если не различать, кому какую порцию благ выдавать. Но если все порции равные – зачем их различать-учитывать? И более того, персональный учет выдавания “благ” именно свидетельствует, что блага выдаются сугубо ПО ЧЬЕЙ-ТО ВОЛЕ, а не “автоматически”. То есть выдача благ является по сути ПРОИЗВОЛЬНОЙ, а не обязательной. Обязательная же выдача благ должна происходить уже из-за одного самого НАЛИЧИЯ личности, независимо от того, “какая именно” это “личность”. Если в регулировании общества, как это сказано в предшествующих главах, участвуют абсолютно ВСЕ, то все опять-таки имеют равные права “при управлении”, и не нужно кого-то выделять “удостоверением начальника”. Единственное, что вообще нужно “учитывать” в обществе – так это труд. Поэтому и в нашем понимании коммунизма для децентрализованного учета труда сохраняются деньги – как это описано в неоднократно упоминающейся книге “Неизбежность общества без власти, или распределенного общества”. Тут опять можно сказать, что для “денежного обращения” необходима централизация. Но снова повторим, можно “технически” защищать деньги от подделывания, а можно “общественно” устранять нужду в подделывании. И по мере развития техники “технический путь” становится все более зыбким. Общество, ориентированное на равенство потребления благ, не развивающее имущественный ажиотаж, предоставляющее каждому возможность эффективно трудиться, идет именно по последнему пути. И это опять соответствует принципам ВНУТРЕННЕГО, а не ВНЕШНЕГО регулирования.

Говорят: если два человека обменяются вещами, то у каждого из них останется по одной вещи. Если же люди обмениваются мыслями, у каждого окажется больше мыслей, чем было первоначально. Можно видеть, что если владение вещами совпадает с физическими возможностями использования этих вещей, то с мыслями дело обстоит совсем иначе. Передавая другим людям мысль, человек этой мысли физически не утрачивает, и может это делать не просто неоднократно, а в принципе даже сколько угодно раз. Легко видеть, что если “владение” вещами фактически совпадает с использованием последних и не требует особого “обрамления”, то осуществление “владения” мыслями может осуществляться только глобальным всеобщественным надзорным органом. И право собственности на мысль, перенесенное из мира вещей, превращается в антиобщественного монстра, требуя проверки “легальности использования мыслей”, требуя фактически тотального за мыслями КОНТРОЛЯ. Далее, работник делает вещь, заказчик вещь получает – и это может происходить неоднократно – тысячи, миллионы и миллиарды раз. С мыслями, “интеллектуальной собственностью” все обстоит совершенно иначе. По принятым нормам, ее можно произвести и продать только ОДИН раз – и далее даже совершенно самостоятельно пришедший к той же мысли человек – полностью повторивший труд по ее созданию – еще раз продать ее уже не имеет права. И мысль “законна” только в одной голове – и “незаконна” во всех других. В связи с этим “творческая деятельность” выродилась в изучение “прав на уже сделанное” вместо самого творчества! В целом это соответствует ПСЕВДОДЕЯТЕЛЬНОСТИ, требованиям всемерного торможения деятельности в обществе – но это в принципе совершенно неэффективно, по мере превращения мировой экономики во все более массовую “индустрию интеллектуальной собственности” делая эту самую интеллектуальную собственность все более НЕМАССОВОЙ и затрудненной. И, повторим, требуя тотального – и централизованного – учета всех мыслей в обществе. И если, как мы разбирали ранее, совершенно невозможно контролировать все даже только ДЕЙСТВИЯ, то тем более невозможно осуществлять еще куда более трудоемкий контроль всех МЫСЛЕЙ. А последний вообще выливается в насильственное распределение мыслей по головам, т.е. фактически в НАСАЖДЕНИЕ мыслей, требуя “контролирующего органа”, “государства” уже совершенно несоизмеримо превосходящего общество – и тогда уже по сути совсем непонятно, зачем нужны сами люди в “обществе”. Так что все опять приходит к полнейшему тупику. Бескорыстность в обществе решает и эту проблему. Оплата творческой деятельности в виде крайне ограниченного “личного поощрения” и неограниченных остальных средств, служащих исключительно только “для обеспечения дальнейшего творчества автора” – как это предложено в книге “Неизбежность общества без власти…” – делает совершенно бессмысленным воровство сотворенного. При этом “интеллектуальный вор” может получить для себя только по сути рядовую зарплату – а даже и огромные суммы “на творчество” НЕ ТВОРЦУ явно не нужны. (Для контроля за этими суммами можно опять потребовать непременно пропускать их через счета предприятий.) А если творец достигает успеха ПАРАЛЛЕЛЬНО – так почему этому препятствовать? Пусть он получает не меньший гонорар. В принципе описываемое позволяет осуществлять обращение и всех идей в обществе опять без порочной и неэффективной централизации. Что, добавим, не исключает каких-то “информационных центров” по сбору “научно-технических достижений”. Но уже без функций “надзора за мыслями” – обращение которых контролирует опять уже не люди с ограниченным ВНЕШНИМ управлением, а само общество своими ВНУТРЕННИМИ регуляторами.

На этом мы завершаем здесь наше рассмотрение насущных проблем нового общественного регулирования. Оно было неоднородно по своему характеру. Если большую часть излагаемого фактически нельзя опровергать, то последние две части в большей мере спорны и дискуссионны. Но это не влияет на безусловность всего остального. А если кому-то покажется, что совершенно полное устранение централизации все же невозможно, то следует напомнить, что всегда возможно сохранение какой-то части централизованных структур для внешнего и “более привычного” сейчас функционирования самоорганизации. Более того, явно необходим какой-то “переходной период”, когда нынешние государства будут переходить на новую организацию. Пока весь мир не станет коммунистическим, явно нельзя устранять войска, а значит, и государственную власть – “внутренние” же ограничители не позволяют им стать антинародными. Но следует помнить, что вырождение государственности, как мы видели, ставит явный предел существования традиционного государства всего в десяток-другой лет; не больше даст нам и процесс фатального истощения природных ресурсов псевдодеятельностью. Если ресурсов осталось на считанный десяток лет, то переведя сейчас общество на существование “без псевдодеятельности”, мы просуществуем сотню лет. А если это сделать только через год, то ресурсов останется уже на девяносто лет. То есть каждый год “откладывания” крадет у нас десять лет возможной жизни. Существует оценка, что земной шар “на стационаре” способен восполнять расходуемые нами ресурсы только на уровне в два-три раза меньшем, чем сейчас. Снижение на порядок расходуемых ресурсов поэтому вводит нас в рамки в принципе беспредельного существования, и откладывая “перемены”, мы вообще пренебрегаем всем своим будущим. Так что растянуть “переходный период”, отсрочить переход на очень долгое время явно не получается. Предлагаемые методы не являются “абсолютными”. Так, если частная собственность заставляет перебегать друг другу дорогу и плодит избыточные производства, то бескорыстность эту “частную заинтересованность в интересах одного отдельного предприятия” безусловно крайне снижает. Но сохраняется если не личная имущественная заинтересованность, то стремление управляющего конкурентно “сделать лучше”, добиться “лучшей работы предприятия”. А критерий “лучшей работы” опять “вал”, другого критерия пока просто нет – и затруднительно сказать, не будет ли такое “стремление” ТАКЖЕ ЗАВЫШАТЬ производство. “Бескорыстная” заинтересованность, конечно, будет явно слабее имущественной; но насколько – умозрительно сказать совершенно нельзя. Если управленца контролируют непосредственно все работающие на конкретном отдельном предприятии – напомним, принципиально не “кастовом”, а ОТКРЫТОМ уже для всех в обществе – то управленец будет ориентироваться именно на этих работающих. А они заинтересованы в УКОРОЧЕНИИ “порции работ”, т.е. в увеличении все же дохода предприятия и в возможном “взвинчивании цен” – что все же, пусть результат и делится во всем обществе, но с точки зрения эффективности “между предприятиями”, нежелательно. Что тогда – лучше было бы ввести зависимость-отчетность управленцев перед сборным “советом” всех управляющих предприятиями – тех самых, к которым все равно должны обращаться конкуренты-кандидаты в управленцы, желающие вытеснить какого-либо действующего “директора”, предложив лучший, чем у последнего “способ действия”?! При сменности всех управленцев и умеренности их зарплат это тоже может быть приемлемо. Но что действительно предпочтительнее – все опять таки вопросы спорные. Устранение главной причины псевдодеятельности – закрепление за меньшинством работающих нужной деятельности – фиктивную деятельность вроде бы устранит – но до полного ли ее отсутствия, или до какого-то остаточного уровня? Единственное, что можно категорически тут сказать, так это то, что все равно все будет ГОРАЗДО ЛУЧШЕ. А упреки, что предлагаемое регулирование “не идеально”, в то время как другие способы вообще не позволяют его осуществлять, по сути граничат с утратой чувства реальности. Также можно утверждать, что сколь угодно подробные УМОЗРИТЕЛЬНЫЕ рассуждения по отношению к новым представлениям об обществе в принципе ничего не дадут. Ответ может дать только “эксперимент”, опробывание новых отношений на практике, причем только в масштабах всего общества – в меньших масштабах всеобщественные отношения работать не могут. И “эксперимент” неизбежно придется ставить. Но такая “проба” – дело серьезное, и поэтому это надо как следует обсудить. Здесь можно дополнительно добавить, что все другие общественные “изменения” по сути уже совершенно “сформированы”, и воплощение их требует только беспрекословного исполнения уже разработанных “директив”, не допуская сомнений со стороны общества. А как говорилось, обоснованность таких директив принципиально недостаточна. Новые же изменения, еще раз подчеркнем, крайне МНОГОВАРИАНТНЫ, поэтому изначально ориентированы на всеобщественное обсуждение, ЧТО делать, КАК и ПОЧЕМУ. И это дает уверенность в том, что к мнению людей БУДУТ ПРИСЛУШИВАТЬСЯ И ДАЛЬШЕ. А самое неправильное, что можно сейчас сделать – это спрятать голову, как страус, в песок, надеясь, что проблемы как-нибудь “решатся сами”. Этого явно не произойдет, проблемы у общества крайне серьезные, затруднения и управления, и производственной системы во всем обществе очевидные, и как показано здесь, не случайные и временные, а принципиально всеубийственные. А времени, повторим, на разрешение их нам отпущено обстоятельствами “в обрез”. И время невозвратно уходит.

Мифы о неэффективности уравнительной оплаты труда усиленно культивируются с легкой руки защищающих свои личные сверхдоходы. На самом деле все как раз наоборот. Неэффективны именно сверхдоходы, именно дифференцированная, разная оплата труда. И в обществе просматривается четкая тенденция к уравниванию доходов. Попробуем несколько прояснить этот весьма запутанный вопрос.

Традиционное мнение гласит – сделал много – много и получи. На первый взгляд это и правильно. Но все же возникают и сомнения. Рассматривая деятельность людей как некое их соревнование, явно непонятно, почему всех людей необходимо УРАВНИВАТЬ, ставить “на одну дистанцию” – ведь у них же явно разные “весовые категории”. Нельзя сравнивать черепаху и оленя. И если предъявлять “равные критерии”, то бегуну на километровую дистанцию должен достаться приз в десять раз больший, чем рекордсмену по “более короткой” стометровке. А конькобежцу “по скорости” надо заплатить “еще больше”. Автогонщик обгонит и тех, и других, и его “гонорар” должен быть “еще крупнее”. А футболистам по этой логике вообще не за что платить – за все время матча они так и “останутся на прежнем месте”, “никуда не убегут”. Мы можем видеть, что в наиболее выраженной соревновательной деятельности людей – в спорте, – к действующим предъявляются не единые, а совершенно разные требования. Так почему же в работе надо поступать иначе?!

Спортсмены соревнуются только внутри разных видов спорта и даже куда более детальных категорий – и соответственно и успехи людей в обыденной деятельности можно вообще сравнивать только ВНУТРИ отдельных частных профессий; любые же сопоставления разных профессий между собой совершенно умозрительно-несправедливы. Почему дворнику платят “тысячу рублей”, а рабочему-станочнику – в несколько раз больше? Ведь работа дворника куда грубей, неприятней и тяжелей. И что такого сверхособенного делает “предприниматель”, чтобы забирать себе в сотни раз большие “барыши”? Ответ тут может быть только один. Дифференцированная оплата не назначается обществом как заслуженная “награда”, а выколачивается из общества самими действующими. И потому тем выше, чем больше может этот действующий “взять общество за горло”. Предприниматель ближе всего к потоку благ – и самочинно получает большую их часть. Дворник далее всего – и должен махать метлой за гроши.

“Нырнем” на еще более детальный уровень осуществления рыночных отношений. Рассмотрим так называемый процесс “выравнивания нормы прибыли”. Прибыльность в разных видах деятельности с очевидностью разная – для одних видов действий, например, требуется много дорогостоящего оборудования, цикл производства долог, требуя больших производственных запасов, и так далее. Для других видов действий все это доступнее. И частные предприниматели будут стремиться заниматься более выгодной деятельностью, перемещаясь именно туда, где доход выше. И создадут переизбыток товаров, снижающий их цену. А менее выгодные товары будут недопроизводиться, окажутся в дефиците и подорожают. Таким образом “более выгодные” действия будут приносить МЕНЬШУЮ прибыль, а “менее выгодные” – БОЛЬШУЮ. Все виды деятельности будут именно опять УРАВНИВАТЬСЯ, становясь опять-таки равнодоходными. И если уж даже считавшиеся классическим выражением идеи “чистогана”, сверхдифференциации доходов частнособственнические рыночные отношения в сути своего действия проявляют стремление к уравниванию, если стремление к уравниванию пронизывает даже классические частнособственнические рыночные отношения, то к этому уже вообще становится просто нечего добавлять!

Вернемся непосредственно к “уравнению”. Хорошему “дворнику” надо платить не меньше, чем хорошему “академику”. Но и внутри каждой профессии мы по сути тоже склоняемся к уравнительной оплате, если трудящийся исполняет ее старательно. Конечно, из-за индивидуальных различий результат деятельности неизбежно будет разным. Но говоря об инвалидах, мы именно придерживаемся мнения, что человек не должен страдать из-за врожденного недостатка возможностей, и КОМПЕНСИРУЕМ их добавкой “пенсии”. То есть именно признаем оплату труда независимо от “конечного результата”. Говоря, что “неталантливый” человек должен получать меньше “талантливого”, мы фактически говорим, что одноногий калека должен получать настолько меньше другого, насколько “сможет заработать”. Но это признано варварством. По логике такую же варварскую оценку надо прекратить применять и по отношению и к любому труду. Если инвалиду при меньших возможностях надо прибавлять оплату “до уровня здорового”, то и “неталантливый” человек также не должен получать заметно меньше “способного”.

В качестве такой другой поощряющей сущности можно увидеть непосредственно доступ к самой деятельности. Ни один “академик” не захочет мести улицы, даже если платить за это “одинаково”. А если и захочет, то это бы просто показало, что он не способен к творческой деятельности. Именно страх потерять возможность заниматься любимым делом подгонит “талантливого” лучше любого “гонорара”. Вообще, это даже абсурдно – традиционное поощрение оказывается двойным. Оно предполагает большую плату за более привлекательный труд, хотя для поощрения в принципе было бы вполне достаточно только одного из этих “компонентов” – ИЛИ большей платы, ИЛИ привлекательности труда. А поскольку разная привлекательность труда – хотя бы в глазах каждого отдельного трудящегося – явно неустранима, мы фактически получаем еще один довод в пользу равной оплаты труда. Современная система поощрения, частная собственность на средства производства или “собственность” на рабочее место, закрепление за работающим последнего, делает занятие какой-либо должности тем более “устойчивым”, чем дольше кто-то эту должность занимает. Это, как уже говорилось в отношении “директора”, вообще предрасполагает к конечному “расслабливанию” и “загниванию”. И чем больше дифференциация оплаты, тем больше сложностей в занятии со стороны “выгодных” рабочих мест, тем больше в конечном счете “имущественный ценз” в их занятии, – тем больше и “загнивание”. Хотя можно представить прямо противоположный вариант – совершенно одинаковую зарплату капитана и “лодчонки”, и “огромного парохода”. И ощущение самоуважения, и уважение окружающих людей, “моральный стимул” – в последнем случае будет куда больше. И тем больше, если всего этого можно добиться только в справедливом “соревновании”.

Вернемся ближе к основной ткани нашего изложения. При поверхностном чтении могут возникнуть сомнения – “платить каждому дворнику не меньше чем академику” – не сделает ли это баснословно дорогой простую жизнь в домах, не сделает ли содержание жилья недоступным для массы населения?! Но стоит вспомнить о том, что деятельность заведомо избыточна, т.е. каким-то часом работы в день в принципе можно обеспечить все существование человечества. И если люди более-менее равномерно работают и получают, то наверняка все главные блага будут для всех и просто равнодоступны, и заведомо доступны. Поскольку блага не перепроизводятся и не используются для поощрения, то потребление их оказывается полноценным. Как уже говорилось, произойдет не “удорожание” труда дворника, а серьезнейшее удешевление труда “академика”, т.е. только общее удешевление всех благ. И несмотря на довольно скромное производство последних, в обществе по сути наступает ситуация настоящего ИЗОБИЛИЯ.

Как мы можем видеть, чисто уравнительную оплату труда определяют два компонента: равная оплата труда разных профессий, и равная оплата труда внутри каждой профессии. Самоорганизация удовлетворяет первому требованию. Но выполняется ли и второе требование?! Ведь формально работающий на соревновательной основе может получить столько “порций работы”, сколько у него получится. И соответственно доходы каждого будут разными. Но во-первых, различия эти гораздо меньше, чем сейчас. А главное, совершенно меняется общественная точка зрения на “доходы”. Хотя кажется, что нет никакой разницы, работать ли час, получая за это сто рублей или двести, или же получать сто рублей, работая для этого час или полчаса, но ситуации это принципиально разные. В первом случае подчеркивается даже незначительная разница в доходах, и вся система общества по сути служит для того, чтобы напоминать о имущественном различии – вспомним, что говорилось здесь о вырождении материального поощрения и постоянной неудовлетворенности добываемыми благами. Во втором случае имущественный ажиотаж не развивается, а траты, наоборот, стремятся уравниваться. Различия во времени “зарабатывания”, особенно при занятости не во весь день, хотя и вполне достаточны для общественного регулирования, но уже не определяют все существование людей, становятся по сути служебными. То есть все это действительно можно называть реализацией равенства в оплате труда.